Маг в законе. Том 1
Шрифт:
— Доктора позовите, — оборачивается блюститель порядка к служителям, когда зеваки отходят подальше, продолжая глазеть на клетку с указанного их усердием расстояния.
— А хрена там дохтур? разве Мальчик подпустит дохтура?! Ждать треба…
— Даст Бог, обойдется. Она — дамочка бойкая; оклемается…
— Может, водой из шланга побрызгать? Для прохлаждения?..
— …П-прочь, хамы!
Странно, почему голос — женский? или померещилось?
Перед глазами — комья земли, жухлые
Почему — скользкие?
Потому что — осень, дожди, слякоть; вот почему.
Что за глупые мысли лезут тебе в голову, ром сильванский?
— Да как… вы… посмели!.. Убийцы!
Ясное дело — убийцы; ну, грабители, воры там — кому ж еще на каторге обретаться? Интересно, кто это мамзельку обидел? И куда ротозеи-конвоиры смотрели? Да и вообще…
— Да шо ж вы такое кажете, панночка! Какие ж мы убивцы? Мы люди мирные; а мажонков давить — то сам Бог велел, особливо ежели конокрады! Ось и батюшка в церкви сказывал…
— Верно! батюшка! Дескать, им, мажонкам, за смерть мученическую — отпущение грехов, и напрямки в рай! Искупил, значить!.. отмылся. Мы ему душу спасаем, панночка! рук не покладаючи! а вы бранитесь — убивцы…
— Ф-федя!.. Феденька!.. если с н-ним… если… мой отец — в острог… в-вас!.. Ф-феденька…
— Цей бугай, шо ли? Шо Ондрейке нос сломал? Да мы его пальцем! пальцем не трогали, панночка! Сам свалился… И кучер ваш — сам…
— Слышь, громада: пошли-ка отсюда. Це ж кнежская доця… полковничья…
— Ну?!
— Ось те и ну!..
Топот ног. Беспорядочный, суматошный.
Удаляющийся.
Поднять голову стоило неимоверных, запредельных усилий. Перед глазами все плыло. Это, верно, Филат, п-падла, по башке поленом звезданул. Поймаю — кранты ветошнику!.. В ладонь воткнулась сухая колючка — и дурацкая, мелкая, пустячная боль вдруг отрезвила. Расплывчатые силуэты обрели четкость, законченность форм; вернулась память.
Сразу, рывком.
Федор лежал навзничь, раскинув руки, и над ним склонилась княжна Тамара.
Плачущая, растерянная:
— Федя… Ф-феденька! в-вставай! Ну вставай… ж-же! Они… они ушли, в-все… Феденька! Вставай… п-пожалуйста…
Странно: она не потеряла дар речи. И голос был живой, жалобный — как у любой девушки, оказавшейся на ее месте.
Подняться на ноги не удалось, и ты пополз к Федору на карачках — благо лежал крестник недалеко, саженях в семи. Краем глаза успел заметить: на том месте, где били мажонка, слабо шевелятся. Стало быть, жив малец-крестник. Что с Девяткой, смотреть не стал — не до того сейчас.
Сперва — Федор.
Ты полз, а в голове мелькали бессвязные картины:
…заглядывают в самую душу пронзительные глаза Духа Закона…
…утробно хекает толпа озверелых мужиков; корчится на земле щуплое тело…
…оскалился Мальчик, закрывает собой бесчувственную Акулину; городовой с револьвером в трясущейся руке…
Пронеси, пронеси, Господи! — твердил ты сам себе, как заклинание, как молитву; Мальчик ее не обидит, и городовой стрелять не стал, значит, все будет в порядке, там Поликарпыч с Агафонычем, они все понимают… ни черта они, конечно, не понимают, но это не важно! главное — знают, что делать; вернее — чего делать нельзя, а там Акулина очнется…
Рука опустилась на теплое, живое.
Ладонь.
Федькина ладонь.
Ты помотал головой, отгоняя назойливые видения, будто мух. Потом. Все — потом. Сейчас: выяснить, что с Федькой.
— Ефрем… Иванович! П-помогите…
— Я не доктор, Тамара. Дай, погляжу…
Не вязалась первая фраза со второй, но это тоже было не важно. Ты склонился над Федором, мертвыми пальцами принялся расстегивать рубаху на груди. Хотел рвануть, но княжна пришла на помощь; миг — и разошлась рубаха в стороны, открывая Федькину широченную грудь. Ты приложил к ней ухо, и одновременно — два пальца к жилке на шее.
И еще ты попытался сделать невозможное: услышать, зацепить крестника, достучаться — прав, Друц! ты не доктор! доктора так не умеют…
Услышал.
Зацепил; и сразу выпустил, бессильно заскрипев зубами.
Федька Сохач был жив. Тело его лежало навзничь на пригорке, густо поросшем жухлой травой, а душа была там, где царил Дух Закона. Отродясь не ходили туда крестники в одиночку, без старших козырей. Да, конечно, идти в Закон им самим — но не зря же безмолвной поддержкой стоит за спиной маг-учитель!
И еще: теперь ты знал наверняка, что Акулина, чье бесчувственное тело лучше любого цепного пса стережет амурский тигр — рядом с мужем.
Но без Княгини.
— …что… с н-ним?.. Ефрем Иванович?!
— Жив. Только худо ему, Тамара Шалвовна.
— Он… очнется?!! Все б-будет… хорошо?!!
Столько отчаяния и муки было в этих словах, что ты не смог, не сумел солгать во спасение; картонные слова утешенья застряли в глотке.
— Не знаю, Тамара Шалвовна. Может быть.
— Скачите за… д-доктором! Ефрем Иванович! Я з-здесь… с ним… скачите!
Не рассуждают так безумные! здраво и быстро, без слез, крика, истерики…
Мысль мелькнула и угасла, оставив лишь искрящийся след, словно от шутихи или падающей звезды.
— Не поспею, Тамара. Где тут доктора искать? А до Харькова — час, не меньше, даже если во весь опор гнать. Потом обратно, с доктором… Глупо. Или очнется он за это время, или…
Соображала княжна удивительно быстро. Даже слишком быстро для нормального человека. Действовал уже не разум — чутье на грани прозрения, которым обладают пророки, влюбленные и безумцы!