Маг в законе. Том 1
Шрифт:
Отец Георгий наклоняется к тебе:
— Ты ошиблась, Княгиня. Все по Закону.
Он врет! «Стряпчий» не может врать, но он врет!
— Как?! По Закону?! тогда почему? я? а они!..
— Потому что вас много. Крестных — много. Это брудершафт, Княгиня; и имя вам — легион. Вас много, а ты и Друц — последние. Подожди, сейчас все…
И, проваливаясь в саму себя, ты уже знала: он прав.
Действительно — все.
Все по Закону.
XII. ДРУЦ-ЛОШАДНИК или
Кто отклоняет ухо свое от слушания закона,
того и молитва — мерзость.
…Янтарная желтизна развернувшегося свитка.
Осенний лист с прожилками мерцающих знаков.
Это красиво, это дико, невозможно красиво — словно сама Осень выплеснулась без остатка на последний в ее жизни лист; вошла в него, стала им. Кажется: немыслимо, просто выше человеческих сил сжать эту красоту в кулаке, скомкать, сжечь, уничтожить! Так бы и смотрел — вечно, ожидая неведомо чего, превратившись в каменного идола перед древним алтарем.
Но — нельзя.
Сейчас ждут ТЕБЯ.
Не заставляй Закон ждать.
— Возьми, — слово рождается само, отдается в висках гулким шепотом, и ты знаешь: Тамара слышит твой шепот так, словно он звучит в ее собственной голове.
Дымок костра в степи щекочет ноздри, мешаясь с горечью полыни.
В ушах стоит тонкий хрустальный звон. Сотни комариных игл пронизывают вас насквозь; почти неразличимый в окружающем сумраке, купол свода с готовностью отзывается, вибрирует на пределе слышимости. Янтарь осеннего листа, мерцание знаков надвигается, заполняет собой горизонт.
Тамара делает шаг навстречу.
Сейчас ты видишь ее со стороны — и красота нагого девичьего тела на миг затмевает красоту осеннего янтаря.
"Нагими приходим мы в этот мир…"
"На бари ростоскири, барвалэ родоскири…" [12]
Княжна идет, словно во сне: текучая плавность движений, завораживающий внутренний ритм. Рука изгибается лебединой шеей, берет свиток. Понимание приходит само — из той запредельной бездны, где царит Дух Закона — и девушка начинает комкать свиток в маленьком кулачке… сильнее… еще сильнее… вот уже лишь краешек смешно торчит меж тонкими пальцами княжны…
12
Невелика ростом, но из богатого рода… (ром.).
Достаточно.
В глазах дочери Джандиери страшная, какая-то нечеловеческая решимость; и в то же время — наивная радость ожидания чуда.
Пора.
Твоя ладонь накрывает руку Тамары, плотно охватывает маленький кулачок — спрятать! защитить! укрыть!.. вечный порыв старшего, хотя прекрасно известно заранее: бесполезно. От Договорного огня не защитишь, не укроешь. Княжна выбрала сама. Рашка любила говорить: "Бабы — они живучей…" Если бы! где ты, Дух Закона?! Мы ждем!
Давай…
И, словно в ответ, перед вами вспыхивает пламя: охра с прозеленью. В лицо пышет чудовищный жар — адские угли, котлы Преисподней. Такая уж выпала вам судьба: на краткий миг испытать муки ада еще в этой жизни.
На губах у девушки проступает снисходительная улыбка: "Огонь? Только и всего? А я-то думала…" Она сама не знает, что она думала, да это уже и не важно — княжна решительно сует свой кулачок в огонь, увлекая за собой и твою лапу.
Мгновения текут, плавятся, жар пламени проникает под кожу, обугливая ее, охватывая ваши руки, покрывая жгучими поцелуями; улыбка цепенеет на губах Тамары. Конечно, ты даже предположить не могла, девочка моя — КАК это будет больно!
Терпи; пожалуйста, терпи…
Пепел слегка притрушивает слоновую кость: таким оно становится, лицо княжны Тамары. Улыбка вцепилась в губы мертвой хваткой, кожа на скулах натянулась — вот-вот лопнет; в провалах глазниц пляшет черное пламя, родной брат того огня, что сжигает сейчас ваши руки! Не смотри в эти глаза, Друц-лошадник — обожжешься!
Поздно.
Уже посмотрел.
…С неба глядит лицо. Женское. Нет, не лицо — лик. Не бывает у людей таких лиц. Разве что у святых. Или у ангелов. В ореоле туманном, и все словно бы изнутри светится.
А в темных глазах (не бывает у святых таких глаз!) — тревога.
Женщина что-то говорит. Язык чужой; знакомый. Так бывает. Слова журчат, текут, падают звонкими каплями, обдувают прохладой разгоряченные щеки — и вместе с этой прохладой приходит облегчение.
— …Наконец-то, Томочка! очнулась! Теперь все будет хорошо!
— Правда, м-мама?
— Конечно, доченька! Разве я когда-нибудь лгала тебе?
— Нет, мама… А т-ты… знаешь: я ангела в-видела. Он на тебя… похож. Обещал забрать… меня на… небо. И т-тебя. М-мы там т-тоже… будем ангелами!
— Когда-нибудь, доченька, когда-нибудь, — женщина хмурится; на ее лицо набегает тень, чтобы исчезнуть мигом позже. — Когда-нибудь мы с тобой тоже станем ангелами. Только не сейчас. Мы не будем спешить, хорошо? А то папа станет за нами скучать.
— А мы… мы его т-тоже… с собой!..
— Ясное дело, с собой! Куда ж вы без папы денетесь, красавицы?!
Рядом с женским лицом возникает мужское: смешно топорщится щеточка рыжих усов. И лицо у папы смуглое, земное, совсем непохожее на мамино; и на ангела папа не похож! А вдруг из-за этого папу на небо не возьмут? Нас с мамой возьмут, а его — нет?!
Глупости! Папа хороший! Его обязательно возьмут в ангелы! Меч дадут, только не такой, как на папиных пуговицах — огненный, как у архангела Габриэля! Мама мне читала, в книжке, про меч. И папа будет нас с мамой защищать, нас и всех других хороших людей — как сейчас, только еще лучше!
Папа улыбается. Подмигивает, протягивает ко мне руки, я тянусь навстречу — и вдруг вижу: на самом деле он тоже боится, как и мама!
Папа — боится? Он не может бояться, он самый храбрый на свете!
И оттого, что папа боится, мне тоже становится страшно.