Магические безобразия
Шрифт:
Помимо преподавания русского языка и литературы у средних классов, мне поручили руководство 7 «А». Меня не пугала нагрузка, но легкая оторопь перед неизвестным все же присутствовала. Первые несколько занятий я волновалась, после вошла во вкус, прониклась любовью к детям и возможностью передачи знаний. Говорят, что учителя страдают, а мне удалось найти подход к ребятам. Мы сдружились.
Проблемы начались спустя год ближе к зиме. Шла вторая четверть. Погода, мягко говоря, не радовала. Снега по колено, сильный мороз, периодически ветер. Порывались даже отменять занятия, но все обошлось. В один из дней, засидевшись за проверкой сочинений, я засобиралась домой ближе к восьми. В школе было полутемно, а часть
Это происшествие отошло на второй план, я вернулась к повседневной жизни, точно сходила в кино на глупый ужастик. Но спустя полторы недели об ужастике напомнили мои ученики. Они разговаривали о мистических легендах, бродивших по городу. На улице Софьи Перовской, в окружении пяти– и девятиэтажек, сохранился двухэтажный дом в стиле ампир: краска почти выцвела, колонны несколько потемнели от дождя и снега, а лепнина в местах обвалилась. В остальном же дом хорошо выглядел. Две недели назад две десятиклассницы отправились в этот дом (странно, что они вообще смогли туда попасть!) и не вернулись. Говорили, будто случай не первый, будто в доме поселилось нечто ужасное. От дома их диалог переместился на школу. Якобы в ней обитают приведения и пугают всех, кто уязвим. Что имелось в виду под «уязвим» я так и не поняла.
Буду откровенна, несмотря на некую впечатлительность, я не верю в сверхъестественное. Это будоражит кровь, несколько щекочет нервы, но не заставляет проникнуться подобным любопытством. Но дом существует. Более того, я вижу его каждый день, проходя мимо. Старое здание никогда не вызывало у меня благоговения. Только уважение к прошлому, к истории. Поэтому, когда я поделилась этим с братом, он только смеялся. Что не удивительно.
В середине декабря, возвращаясь после одиннадцати домой, моя убежденность дала маленькую трещину. Возле дома я услышала нечто среднее между мяуканьем и плачем ребенка. Замерев, оглядела улицу, к несчастью, она была пустынна. Звук усиливался, становясь надрывнее, пробирая морозом до самых костей, словно зазывая в паучьи сети. Сбросив наваждение, я рванула домой. Через три дня зашептались об очередных пропажах. Леша – мой брат – служил в милиции, предупредил меня быть осторожнее. Они говорили о некоемом похитителе, дети – про приведения. С того дня начались кошмары. Я просыпалась от страха около шести, но сам сон не запоминался.
Я решила отправиться в этот дом, после исчезновения в марте Леши. Несмотря на письмо об отъезде, не верилось, что он оставил все без видимых на то причин. Поэтому сегодня ночью, первого апреля, иду узнать правду…»
Звягинцева Алина Николаевна полностью погрузилась в проверку тетрадей, скопившихся к каникулам в приличные стопки. Надо отметить, молодая учительница сознательно выбрала профессию, несколько окрыленная идеалами, но ничуть не пожалевшая, что пришла работать в школу. Постепенно женщина привыкла к ребятам, отбросила сомнения, обретя уверенность в себе.
Тридцать первого марта, в воскресенье, день обещал быть чудесным: в окно маленькой однушки, выходившее на восток, светило весеннее солнце, снег решил таять, а Алину Николаевну ожидал насыщенный день в виде еженедельной уборки, готовки еды и встречи со школьными подругами. Довольно потянувшись, Звягинцева приступила к исполнению намеченного списка. Ржаной хлеб, фермерское масло за 700 рублей килограмм, черный крепкий кофе – на завтрак; музыка Савано Хироюки – самое то для уборки. К шести часам, когда дела были окончены, Алина Николаевна в приподнятом настроении вышла из дома. Каблуки ее сапог весело постукивали по тротуару. Город распевал размеренную мелодию: привычный поток машин полз узкой змеей, в основном автобусы да троллейбусы, юго-восточный ветерок сладко обдувал прохожих и малочисленные деревья, и кусты, солнце почти село, раскрашивая небо в красно-рыжие оттенки.
В свою любимую кафе-пекарню «Корица и Незабудка» на улице Космонавтов Алина Николаевна пришла первой и, дожидаясь подруг, заказала мятно-цитрусовый чай. Через пять минут подтянулись и остальные: немного мрачноватая, но дружелюбная Наташа, работающая в дизайнерском отделе соответствующего журнала, Марина, трудящаяся в туристической компании, и Кристина, преподающая английский в издательском техникуме.
– Привет! – сказала Наташа, села и заказала двойной американо. – С нашей последней встречи вы не изменились. Хотя нет, Марина приобрела великолепный загар. Где была, пока другие вкалывали?
– В Африке. – Марина пожала плечами и улыбнулась, принимая шутку. – Я ездила в качестве гида и переводчика. Это был не отдых.
– А чему нынче учат детей? – спросила Наташа, отмахиваясь от серьезности Марины. Несмотря на вечер и некоторую отдаленность от центра, кафе полностью заполонялось людьми. Строгое коричневое дерево разбавляли сиреневые диванчики и краска стен, в помещении щекотал нос насыщенный запах кофейных зерен и выпечки на любой вкус: пиццы, булочек, рогаликов, ватрушек, пирожков, печенья. Под потолком висели облачка-эмоции, точно виноградные гроздья, они наливались на благодатной почве. Подругам принесли большую пиццу с грибами и сыром, что не очень полезно для фигуры в такой поздний час, но они об этом как-то позабыли, так великолепно выглядел пышущий жаром кругляш.
Кристине шел двадцать восьмой год, она успела выйти замуж и преподавала второй год. Ей, в отличие от Алины, приходилось несколько сложнее. Разговор пошел в сторону учебы: сначала о преподавательской доле, а затем свернул к воспоминаниям о школьных деньках самих девушек. Просидев в кафе несколько часов, подруги пошли на концерт «Шальных пистолетов», где лидером группы был муж Кристины.
В это насыщенное воскресенье Алина Николаевна возвращалась домой к двенадцати часам, с грустью думая о том, что спать осталось не так уж и много времени. Завтра снова начинаются занятия. Учительница пересекла площадь Пяти Углов, перешла по переходу практически пустынную дорогу и ступила на длинную аллею, ведущую на каменную лестницу мимо музыкальной школы. Редкие высокие фонари прятались среди голых березовых деревьев, некоторые не горели. Под деревьями еще слеживался грязноватым одеялом мокрый снег, примежёванный черной землей с желтоватой травой. По безлюдной аллее набатом разносился стук каблуков Алины Николаевны.
До лестницы оставалась сотня метров, когда произошло нечто странное: по земле заклубился белый туман, будто на сцену выпустили сухой лед, вся лестница утопала в серебристом лунном свете, падающим ярко, словно от прожектора, а в самом начале ступенек, сотканная из снежинок и поземки танцевала с веерами в руках девушка. Ни черт лица, ни фигуры четко было не разглядеть, она казалась размытой. Все действие длилось не больше минуты, танцовщица пропала внезапно, оставив после себя только горстку снега.
Алина Николаевна заспешила домой, припоминая местную легенду о танцовщице в лунную ночь. Говорили, встретил ее – быть беде.
Комната с белыми обоями в сиреневый цветочек напоминала коробку, в которую складывают различные старые вещи – и выбросить жалко, но особенная ценность растерялась. На кровати-полуторке в беспорядке валялись вещи, на столе возле светящегося голубым светом монитора небоскребами высились тетради и учебники, верхний ящик стола распахнуто скалился, внизу шумел системный блок. Сквозь распахнутые шторы подглядывал уличный рыжий фонарь, отскакивая от спин припаркованных машин. В дальнем углу сиротливо приютились роликовые коньки, ожидавшие теплых деньков. Рядом с ними валялся пустой рюкзак. За стенкой громко переговаривался телевизор – отец с младшим братом смотрели биатлон, в кухне готовилось что-то мясное вперемежку с выпечкой.