Магические Перпендикуляры 4. Занят войной и любовью
Шрифт:
– Они, Кукушкин, тебя шибко боятся. Говорят, что ты – дух лесной. Из леса выскочил, весь зелёный, пятнистый, разбушевался, камнями начал кидаться, как из пушки стрелять, и море народу ихнего поубивал. Так что давай, постращай их ещё маленько!
Я задумался. Не сказать, чтобы глубоко, но пара несильно оригинальных идей меня всё-таки посетила:
– Постращать, оно, конечно, можно, вот только отчего же маленько? Давайте хорошо постращаю. Основательно.
Заинтригованный майор тут же уточнил:
–
Я почесал в затылке:
– Можно и гранату… а можно… Да! А можно я из них пяток другой перестреляю?
Полозов скривился:
– Двоих-троих еще, куда ни шло, а пятерых …
Опаньки! Я думал, будет сложнее. Думал, майор про права пленных разглагольствовать начнёт, всякие женевские конвенции приплетать станет. Ан нет, проще всё: главное – не лишковать.
– Егор Силыч, Вы тогда ненавязчиво так с десяточек совсем уж бесполезных с краешку приготовьте. Я двоих-троих показательно пристрелю, а там уже от желающих душу облегчить, отбоя не будет.
Майор посмотрел на меня как на дурака:
– Да на кой ляд оно нам надо, чтоб эти засранцы прямо тут и облегчались?! Да ещё с душком! Ну, обгадятся они, и что?
Не туда у нас куда-то пошло…
– Да это я образно. Испугаются и сразу кинуться рассказывать всё, что знают и не знают!
Полозов скривился:
– Ага! Что не знают – напридумывают. Это нам как раз очень кстати выйдет!
– Так мы же их по одному допрашивать станем, если, где расхождения в показаниях, значит, врут. Вот и всё.
– Ну-ну, – пробурчал майор. – Жди здесь, позову.
Ждать пришлось минут десять. Полозов пришёл по мою душу лично:
– Пошли. Басурманов пужать будешь.
Басурмане уютно располагались, сбившись в кучу посреди большого загона для свиней под прицелом полусотни драгунов, окружавших загон. Один из драгунов что-то вещал пленным на их языке. У нас имеется собственный переводчик? Однако!
Заметив наше появление, толмач указал на меня и громко выкрикнул какое-то слово. Наверное, это означало нечто совсем уж суровое, потому как степняки сбились ещё плотнее, а на некоторых лицах явственно читался неподдельный ужас.
– Оскалься по-жутьче, – шепнул мне Полозов.
Я оскалился. Толмач снова что-то выкрикнул на басурманском. Толпа пришла в движение, и из неё одного за другим вытолкнули троих степняков, экипированных поприличнее остальных.
– Ну, вот! – обрадовался майор. – Давайте их ко мне! По одному.
Начали мы с того, который был ранен. Мало ли, истечёт кровью, да помрёт… А вдруг он какие-то важные секреты знает?
Позвали Сметанина. Подпоручик распорол пленному рукав. Рана, представшая нашим взорам, на смертельную не тянула. Помереть не помрёт, но…
– По-русски понимаешь? – первым делом
Курбаши со страдальческой рожей кивнул.
– Как тебя зовут? – задал второй вопрос майор.
– Жамбыл-ага.
– Позвольте я, – решил я перехватить инициативу.
Полозов удивился, но не отказал, сделав рукой приглашающий жест. Я состроил безумно суровую гримасу и спросил:
– Кто я такой, знаешь?
Пленник поморщился и кивнул:
– Знай. Ты русский шаман.
Очень хорошо. Продолжаем. Я показал на раненую руку:
– Болит?
– Болит, – кивнул степняк.
Я достал аптечку с «боевыми» коктейлями и, выбрав нужный шприц-тюбик показал пленнику:
– Если сейчас уколю – боль пройдёт. Понял?
Тот кивнул.
– Колоть? – на всякий случай уточнил я.
Он снова кивнул. Я осторожно взял его руку и сделал укол. Курбаши поморщился, но вытерпел. Полозов посмотрел на меня в недоумении:
– Эт зачем?
– Сейчас всё поймёте, господин майор.
– Ежели и вправду боль сымает, то лучше кому из наших кольнул бы свою микстуру. Тому же Капустину. Того гляди, без ноги останется!
К Капустину действительно тоже надо будет потом зайти, а сейчас мы демонстрируем пленному вражескому, пусть и полевому, но всё же командиру свои «магические» способности.
– Ну, что? Болит? – поинтересовался я у подопытного.
– Мало-мало, – слабо улыбаясь проговорил тот.
– Значит так, Жил-был-яга, сейчас мы тебя станем спрашивать – говори правду. Правду скажешь – в живых оставим. Станешь врать – я тебе тогда вот это вколю.
Я показал ему другой тюбик (кажется, тоже с обезболивающим).
– Знаешь, что это?
Курбаши помотал головой.
– Это зелье правды. Тогда ты уже врать не сможешь, но за это я тебе потом вколю это.
Я показал третий тюбик:
– И тогда ты сгниёшь заживо. Сначала ноги отвалятся, потом руки. Потом глаза вытекут.
По лицу пленника пробежала тень испуга. Я решил развить успех и показал четвёртый тюбик:
– А от этого ты сгоришь изнутри. Десять дней будешь гореть. Пить будешь хотеть, а вода тебе не поможет. Да и не даст тебе её никто. А могу сделать, чтобы ты месяц горел, или два…
Я выдержал драматическую паузу и поинтересовался:
– Так как, хочешь попробовать меня обмануть?
Жил-был-ага энергично замотал головой. Я повернулся к Полозову:
– Он весь Ваш, Ваше Высокобродие!
Из сведений, полученных от Жил-был-агакалки, выходило, что мы почти победили. Победили, потому что подкреплений к степнякам уже не придёт, а почти, потому что тот отрядец из двухсот человек, который на ночь глядя куда-то свинтил, в действительности был направлен к нам в тыл и вот-вот должен напасть.