Магический спецкурс
Шрифт:
— Даже не знаю, какой я теперь, — тихо признался Норман, глядя на свою руку. — Я не чувствую демоническое измерение, как раньше, но мне по-прежнему не требуются артефакты, чтобы сфокусировать светлый поток. Темный я пока не пробовал призывать.
Из всего этого я услышала только слова о том, что он больше не чувствует демоническое измерение. Меня захлестнуло такой радостью, что я едва не подпрыгнула на месте.
— Это же здорово!
Его лицо не выражало подобного восторга, поэтому я неуверенно уточнила:
— Это же здорово?
Он задумчиво кивнул, опуская рукав
— Наверное, да, просто… так странно. Особенно то, что не приходится больше дистанцироваться и… контролировать себя каждую секунду.
Норман снова посмотрел на меня, и я поняла, что сегодня он действительно выглядит непривычно расслабленным. Дико уставшим, но спокойным. Вероятно, он так и не спал со вчерашнего дня, а потому каждый прожитый им год явно отражался на лице, особенно сильно подчеркивая, насколько он старше меня. Зато глаза были живыми и как будто светились изнутри. Впервые за все время. И от этого у меня на душе стало невероятно тепло и радостно. Я не могла перестать улыбаться.
Не знаю, как долго мы сидели так — глядя друг на друга и наслаждаясь уютом момента. Он развеялся, стоило в мою пустую голову полезть тревожным мыслям.
— Где папа? Что с ним?
— Твой отец все еще в Легионе. Там полный бардак. Половина легионеров ему подчиняется, другая половина — пытается противостоять. Ему удалось найти что-то против Ротта. Так что канцлер и несколько министров тоже там, разбираются в ситуации. Полагаю, он рассказал им и о том, кто ты, потому что канцлер изъявил желание с тобой встретиться и поговорить.
— Папа точно в порядке? — усомнилась я. — Ты его видел?
— Да, он перемещался сюда экспресс-порталом пару часов назад. Хотел узнать, как ты, а заодно рассказал все новости. Он, конечно, выглядел обессиленным, но обещал держаться, пока ты не придешь в себя. Его влияния в любом случае надолго не хватит. Пока легионеры, министры и канцлер растеряны, ему удается контролировать ситуацию, но потом потребуется фигура более влиятельная.
— Ух ты… — Я непроизвольно поморщилась, понимая, на что он намекает. — Значит, все-таки придется становиться ожившей легендой… Эта новость, прямо скажу, паршивая.
Норман чуть склонил голову набок и неестественно спокойным тоном сообщил:
— Есть только одна проблема: в тебе больше нет второго потока.
— Как это нет? И куда же он делся?
Он пожал плечами.
— Я вижу три варианта. Первый: один поток был исчерпан полностью. Такое случается очень редко, но история знает магов, которые лишались силы из-за того, что расходовали поток полностью. Обычно организм не дает нам этого сделать, но не в твоем случае: ведь я тянул из тебя энергию принудительно, а у тебя был поток в запасе. Второй вариант: один из потоков подавил другой, как того ожидали современные теоретики Развоплощения. Но судя по тому, что ты — это все еще ты, подавлен поток Роны. Третий: ваши потоки наконец слились в один, как предсказывал я. Возможно, из-за того, что ты довольно долго пропускала их оба через усиливающий артефакт. Или просто время пришло.
Я на мгновение задумалась, прислушиваясь к себе. Определенно я все еще была Таня Ларина. Мои воспоминания на месте, новых не появилось, я чувствую себя как раньше, но следовало проверить еще кое-что.
— В моей комнате в общежитии в нижнем ящике стола лежит дневник Роны. Можешь его достать? У меня нет сил.
Норман кивнул, сделал знакомое движение рукой и через секунду протянул мне знакомую тетрадь в кожаном переплете.
Я раскрыла ее в произвольном месте и даже не стала читать текст, хватило и того, что я все еще его видела.
— Я по-прежнему могу это прочесть, — тихо призналась я. — Значит, потоки все-таки объединились и во мне осталась ее магия?
— Или так, или остаточный след ее потока все еще позволяет артефактам распознавать в тебе свою хозяйку. — Норман пожал плечами. — Так или иначе, но Роной ты не станешь. Теперь это уже точно.
Чувство облегчения, которое я испытала, невозможно описать словами. Наверное, что-то подобное испытывают люди, узнав, что предполагаемая раковая опухоль оказалась безвредной кистой.
Я закрыла дневник и отложила в сторону, прижала ладони к лицу, чувствуя, что сердце ненадолго срывается в галоп, а потом постепенно успокаивается, и тяжесть, лежавшая на нем, рассасывается.
Через какое-то время я отняла руки от лица и снова посмотрела на Нормана. Он, как всегда, терпеливо ждал, пока я все осмыслю и переживу. Святой человек. Мне захотелось кинуться ему на шею, но я удержалась.
— Значит, бессмертия все-таки не существует?
— Увы…
— Разочарован?
Этот вопрос заставил Нормана нахмуриться.
— Хочу напомнить тебе, что я в него и не верил. Я не ждал возвращения Роны.
— Возможно, осознанно — нет. — Я обхватила руками колени и положила на них подбородок. — Но ты же все равно еще любишь ее. Наверняка же в мыслях у тебя иногда проскальзывало: «А вдруг?»
— Тебя всегда будут преследовать эти сомнения? — заметно помрачнев, спросил он.
Я пожала плечами.
— Ты смирился с ее смертью, потому что не можешь этого изменить. Это естественно и правильно, я понимаю. И иногда совсем про нее забываю, но потом что-то напоминает и… И я опять думаю: а вот если бы она все-таки вернулась…
— Ты просто думаешь, что тогда я бы предпочел ее, но это не так.
Я тут же подняла голову и удивленно посмотрела на него.
— Не так?
— Конечно, нет. — По его губам снова скользнула едва заметная улыбка. — Я уже совсем не тот человек, каким был одиннадцать лет назад. Да и Рона прожила почти шесть лет без меня. Даже если бы вдруг она появилась здесь, мы бы не смогли просто взять и продолжить с того места, на котором остановились. Такое невозможно, понимаешь? Да, я всегда буду ее помнить. И в своих воспоминаниях я всегда буду ее любить. Она часть моего прошлого, часть меня. Во многом она сделала меня тем человеком, которого ты знаешь и которого ты любишь. Я буду помнить ее, потому что забыть — это все равно что предать. Нельзя перечеркивать прошлое и делать вид, что оно ничего не значит. В конце концов, память живущих — единственное доступное нам бессмертие. Но прошлое остается в прошлом. А мое настоящее — и, надеюсь, мое будущее — ты.