Магическое кольцо Каина
Шрифт:
Рафаэль задумал там четыре фрески: «Диспут», «Правосудие», «Парнас» и «Афинская школа». Конечно, художники больше всего интересовались «Афинской школой». Безусловно, Апполон с «Парнаса» был чудо как хорош, но в «Афинской школе» Рафаэль написал Платона в образе Леонардо да Винчи, Гераклита в образе Микеланджело. А стоящий у края Птолемей слишком сильно напоминал самого Рафаэля, чтобы это оказалось простым сходством.
Господи, господи, одной этой станцы было достаточно для того, чтобы любой художник считал, что сделал в жизни немало!
Но Папа, не успел еще Рафаэль закончить
Потом Рафаэль занялся картонами для гобеленов для Сикстинской капеллы, оформил чудные лоджии во внутреннем ватиканском дворе, выполнил невероятно пышные и легкие алтарные образы для множества церквей и вряд ли мог бы сам сосчитать своих новых мадонн. И каждая новая мадонна выходила совершенно не похожей на своих предшественниц и еще более гениальной.
Этот темп и эта мощь Рафаэля забрали у Себастьяно Лучани всякую надежду когда-либо приблизиться к гениальному урбинцу. И весь пыл, который направлялся на восхищение им, на изучение его работ, – сейчас все это стало испепеляющей ненавистью.
И понять эту ненависть не мог почти никто. Рафаэля обожали все: папы и кардиналы, знатные женщины и простые натурщицы, художники и даже те, кто не имел к ним никакого отношения.
Наверное, на весь Рим был только еще один человек, который ненавидел Рафаэля, – Микеланджело…
Они познакомились поздно ночью, в Ватиканском дворце, куда оба пришли в очередной раз посмотреть на фрески Рафаэля.
– А ведь говорят, после того, как он увидел мой плафон, не мог рисовать пару дней. Его собственная работа показалась ему плоской, – бормотал Микеланджело, поднося к фреске подсвечник. – Рафаэль все-таки гений. Хорошо, что я закончил большую часть плафона, пока еще не видел этих фресок.
Себастьяно приблизился к художнику и льстиво улыбнулся:
– Смею вас заверить, что Сикстинская капелла не идет ни в какое сравнение с этими фресками. Говорят, Рафаэль рвал на себе волосы и стонал, что Бог на вашей стороне, что без поддержки Высших сил создать такую красоту никто бы не смог.
Микеланджело кивнул:
– А вы, я смотрю, хорошо разбираетесь в искусстве.
Скоро они уже сидели в мастерской Микеланджело, остро воняющей едкой кошачьей мочой.
Кошек Микеланджело обожал. Каких только у него не было! И рыжие, и черные, и белые!
Себастьяно попытался было их сосчитать, но потом сбился – кошки все время вертелись возле хозяина, терлись о ноги, одна даже вскочила ему на шею и улеглась там серым пушистым воротником.
– Всем, что Рафаэль умеет, он обязан мне, – разглагольствовал Микеланджело, разливая по бокалам красное вино из глиняного кувшина. – Просто противно смотреть на его вечно улыбающееся лицо! Пройдоха, как ловко он подлизался к Папе.
Вино оказалось кислым и невкусным, в словах Микеланджело было мало правды. Но Себастьяно
Ученик, подмастерье, друг – Себастьяно точно не смог бы определить, какие отношения его связывают с Микеланджело. Тот никогда не поручал ему помочь в своих работах. Но часто, поправляя заказы Себастьяно, мог, увлекшись, нарисовать половину портрета, а потом махнуть рукой:
– Не стоит благодарности. Что я помог? Ерунда, пара мазков.
Со временем Себастьяно даже полюбил мрачного молчаливого Микеланджело. Да, художник часто хамил, не выбирал выражений. Но он был честным и прямым человеком. Большая редкость в среде творческих людей, где принято в глаза улыбаться, а за глаза обливать помоями самых гнусных сплетен.
– Хочу заказать вам «Воскрешение Лазаря». Я знаю ваш талант и тонкий вкус. Уверен, нас ждет настоящий шедевр…
Себастьяно стал прикидывать, как бы ловчее выпросить побольше денег у заказчика, но вдруг отвлекся от своих мыслей.
– …Рафаэлю.
Художник вздрогнул:
– Что, простите?
Представитель Папы повторил:
– Это будет подарок Джулио Медичи, назначенному недавно епископом Нарбонна [25] . Мы хотим подарить ему две картины – вашу и Рафаэля. Папа полагает, что заказ двух картин с одинаковым сюжетом позволит наилучшим образом показать мастерство обоих художников.
Все мысли об оплате сразу же вылетели у него из головы.
Даже не думая торговаться, Себастьяно пробормотал:
25
Город на юге Франции.
– Буду весьма польщен!
Все его мысли сразу умчались в композицию, сюжет, краски.
Подумать только, какой шанс дала ему судьба! Состязаться с самим Рафаэлем! Ему заказана точно такая же работа, как урбинцу! Значит, они все-таки художники одного уровня! Значит, не напрасны были все эти годы тяжелого напряженного труда…
Узнав новость, Микеланджело пришел в восторг и быстро выполнил эскизы будущего полотна.
– Себастьяно, ты только представь – ваши работы перед отправкой во Францию будут выставлены в Ватикане, – бормотал Микеланджело, рисуя как одержимый. – Я уверен: твой Лазарь выйдет намного лучше, чем мазня этого прощелыги.
Увы, этим надеждам было не суждено сбыться.
Рафаэль отложил работу над своим Лазарем, так как был загружен другими заказами.
Говорят, узнав, что вечные его соперники увлеченно работают над полотном для Франции, он сказал:
– Для меня большая честь состязаться с самим Микеланджело.
«Он не мог не знать, что это мой заказ, – узнав о словах Рафаэля, Себастьяно Лучани отправился в таверну, потребовал большой кувшин вина и выпил его полностью, не закусывая. – Он вообще меня не замечает! Для него меня в искусстве просто нет! И уж вот этого я стерпеть и простить не смогу!»