Магии не существует, или Криминальный репортер
Шрифт:
— Я на Омкаре ночевал, но потом меня оттуда какие-то тетки прогнали. Им Зверя не понравился.
— А, это Раджана со своими матаджи! Самые благостные, типа.
Пока Шаман собирался, я решал задачу: ягия проводится на том самом Омкаре, откуда мы только что пришли. Если пес снова увяжется за мной, то гонять нас будут уже не три тетки, а цела толпа верующих. Как бы уговорить Зверю остаться в лагере? Интересно, он вещи охранять умеет? Вроде псина-то обученная…
Я забросил рюкзак в олегову палатку, скомандовал псу: "Стереги! Охранять!"
Он сразу понял, что от него требуется. Посмотрел на меня, склонив голову на бок, понюхал рюкзак и улегся у входа в палатку. А когда Олег сунулся было за какой-то забытой мелочью — зарычал. Тихонько, но очень даже внушительно.
— Э! Ты чо? — Испугался мой приятель.
Я рассмеялся:
— Теперь у тебя точно ничего не скрысит.
При свете дня Омкар выглядел еще более сюрреалистично, чем ночью. На увале толпилась добрая сотня народа, одетого по цейлонской моде позапрошлого века. Яркие сари или мешкоподобные цветные рубахи с широкими шароварами на женщинах, дхоти и юбки — на мужиках. Мужиков, правда, немного, в основном дамы от тридцати и старше. Украшения — кто во что горазд, лишь бы хоть немного напоминало Индию: тяжелые серебряные браслеты на руках и на ногах, многоярусные бусы, серьги размером с сотовый телефон. И тут же рядом — равнодушные сибирские сосны, деревянная православная часовенка с резными наличниками.
Когда мы пришли, торжество еще только начиналось. Вроде никто каких команд не подавал, но все расположились кольцом вокруг кунды, присели на принесенные с собой коврики.
Шаман хотел пробиться поближе к алтарю, но я не полез вперед. На меня напал приступ стеснительности: говорят, в чужой монастырь нельзя со своим уставом, а здесь — кто бы знал, какой устав, вдруг я опять что-нибудь не так сделаю. Однако остаться незаметным мне не удалось. Подошла женщина — из тех, утренних, помазала мне лоб какой-то краской. Улыбнулась, словно старому знакомому.
Зазвучали первые слова пушты. Читал тот нерусский мужик в очках, с которым я столкнулся вчера. Старательно выпевал незнакомые слова, со знанием дела славил богов. После каждой фразы зачерпывал что-то половником из расписной глиняной миски и лил в кунду, в костер:
— Ом! Ом намах Шива-я!
Шаман, взявший на себя обязанности добровольного гида, тихонько шептал мне на ухо:
— Это настоящий пуштарий. Посвященный в Индии. Прикинь — специально в Омск из Голландии приехал! Пойдем на арати, послушаешь, как поет! А счас он ги — масло топленое — льет. Самое святое оно в Индии, потому как из коровы. А потом все будут просад подносить, ты не теряйся, в костер можно не все конфеты кидать.
Я отмахнулся от приятеля, как от назойливого комара.
Было что-то в переливчатом речитативе такое, что заставляло слушать. Не понимая, не осознавая, просто отдаваться ритму:
— Ом! Ом намах!
Читал пуштарий долго. Стало жарко и душно. В воздухе чувствовалось приближение грозы. Временами налетал порыв ветра, прижимал к земле чадный дым. Тогда дышать становилось совсем уже нечем. Интересно, как мужик терпит рядом с огнем?
Тень от часовни сместилась, накрыла кунду. Вылив в костер последние капли масла, голландец произнес какую-то фразу, и между рядами сидящих на земле людей побежали служки с подносами, полными конфет и фруктов. Каждый брал горсть лакомств и вставал в очередь, чтобы бросить их в огонь.
Женщина с подносом, направившись было в нашу сторону, зыркнула на Шамана и обошла его по широкой дуге — видно, он со своей любовью к халяве успел всех достать. Шаман обиделся, сделал вид, что происходящее его не касается.
Ко мне подошла одна из теток, что шугали нас утром:
— Что же вы ягию не совершаете?
— Да вот, не запасся ничем. Не знал.
Она поманила служку с подносом, протянула мне горсть конфет:
— Отдайте это огню. Главное, жертвуйте от души.
Я ощущал себя полным идиотом. По-моему, публичное сжигание кондитерских изделий — занятие более чем абсурдное. Однако послушно пошел к яме, кинул конфеты. Правда, огня в кунде уже не было, его затушили яблоками и бананами. Лишь чадили пропитанные маслом угли. Интересно, считается ли совершенной ягия, если подношение огню даже и не думало гореть? Видимо, да: дама, милостиво кивнув, удалилась вниз по тропинке.
— Ну ты даешь! — Хихикнул подошедший со спины Шаман.
— А чего?
— К Раджане клинья бьешь?
— К кому?
— Тетка эта — Раджана. Она тут из самых главных. У нее муж — какой-то "крутой", а она на религии тряхнулась. Два года в Индии тусовалась, потом сюда приехала. Ашрам, считай, на половину на ее бабки существует. И так людям помогает. Виталику-паралитику за курс лечения заплатила, матери Кольки-дурачка от нее вроде как пенсия. Так что не теряйся!
— Так я же не паралитик.
Шаман гнусно хихикнул:
— Говорят, ей здоровые тоже нравятся.
Наконец-то мне открылась тайна буквы "зю"! Ею оказалась мантра "ОМ", начертанная на воротах.
Олег толкнул калитку:
— Счас просад раздавать будут. Похаваем нахаляву. Правда, у них все без мяса, но ничего, прикольно. Прикинь: сладкая редиска! С медом!
Шаман так и горел желанием познакомить меня со всем и со всеми, заслуживающими внимания. У меня от его активности уже слегка кружилась голова. Но есть хотелось.
— Разувайся! — С видом завсегдатая скомандовал он, когда мы вошли в сени добротного двухэтажного дома, стоявшего в глубине двора.
На участке был не один дом, а три. Тот, что выходит окнами на улицу — обычная деревенская изба, только обшита вагонкой да раскрашена в попугаистые цвета. В глубине участка, там, где, вероятно, раньше были туалеты и стайки — сияющий облицовочным кирпичом двухэтажный коттедж с высокой мансардой. Третий дом — нечто непонятное, то ли перестроенный сарай, то ли барак. По периметру участка — низенькие сараюшки и клумбы. У скамеечки среди цветов щебетала стайка молоденьких девушек. Увидели нас, они захихикали.