Магистерий. Черный Петер
Шрифт:
– Пойдем, покажешь, где видела. Прошу прощения, господа.
Отсутствовали они довольно долго, почти полчаса. Когда вернулись, то Лео сразу понял, что удача им не улыбнулась – загадочную вещицу отыскать не удалось. Впрочем, ничего удивительного.
– Молодой человек, – инспектор обратился к Лео, – дайте барышне листок бумаги. Бьянка Луиза, вот карандаш. Нарисуешь что видела?
Лу взяла протянутый Лео лист, пристроила на столе и принялась черкать. Фоули отлепился от окна, чтобы посмотреть поближе. Юлио и Эмилия привстали
Лео выбрался из-за пишущей машинки и тоже шагнул к ним. На листе, под карандашом Лысой Лу постепенно появлялся рисунок – крупный, явно крупнее натуральной величины, но удивительно подробный. Похоже, она и правда очень хорошо рассмотрела украшение, и очень хорошо запомнила.
Треугольники, вписанные в круги – четыре штуки друг за другом, поверх каждого – по два трилистника, один с ровными лепестками, другой с раздвоенными. В центре треугольников – по круглому камню, на простых трилистниках – по три ромбовидных. И весь этот узор запакован в широкую полосу, замкнутую в кольцо, как объяснила Лу.
Тут не надо быть артефактором, чтобы увидеть схему – вот источники, вот рабочий контур, вот трансформаторы, вот всякие дополнительные элементы для видоизменения и контроля свойств энергии абсолюта.
Несомненно, артефакт. И не из рядовых. Изящная компоновка, авторский почерк… Лео осторожно поднял глаза и встретился взглядом с Юлио. Вид у того был кислый. Бытовые разборки поссорившихся подельников, хоть и закончившиеся убийствами, неожиданно превратились в преступление государственного масштаба. Теплое местечко Юлио Дюбо затрещало и приготовилось развалиться.
Покрасневшие, в лопнувших жилках, глаза Вотана Фоули говорили о том же. Не было печали. Какого ляда эта Венарди так хорошо все запомнила?
Что уж говорить про Лео! Полицейские допросы неожиданно стали милы его сердцу, и он готов был сутками сидеть за пишущей машинкой, лишь бы…
– Господа! – взволнованно воскликнула Эмилия Ковач, стиснув у груди руки, – господа! Это же авторский артефакт! Видите?! Это же авторский артефакт!
Фоули громко скрипнул зубами. Дюбо сморщился, как от боли.
Безмозглая овца! Чтоб тебе пусто было, старая дура, в каждой бочке затычка.
– Вот как? – инспектор поднял голову, – вы уверены в этом, госпожа… госпожа….
– Ковач, господин инспектор. Абсолютно уверена. Мой муж – царствие ему небесное! – собирал открытки с великими артефактами, и очень много знал про них. Авторские артефакты – это произведения искусства! У больших мастеров есть свое лицо, свой стиль. Настоящий специалист вам скажет имя автора, только взглянув на этот рисунок. Я абсолютно уверена, что это бесценная вещь!
Лу, застыв с карандашом в руке, хлопала глазами.
– Миленькая, – сказала ей Ковач, – ты настоящая художница! Эксперты немедленно определят по твоему рисунку, что это за артефакт и кто его сделал.
– Вот именно, эксперты, –
– Каких экспертов? – голос у Лео сел, – Надзор?
– Берите выше, молодой человек. Это дело Инквизиции.
*
*
*
За окном уже смеркалось, а из учительской, куда согнали весь школьный персонал, так никого и не выпустили. Инспектор оставил четырех полицейских – двое сидели здесь же и следили, чтобы никто не переговаривался, а еще двое остались с детьми, которых согнали в спортзал.
Директор Фоули пробовал протестовать, но безуспешно – полицейские пожимали плечами, приказ мол.
Пообедали прямо в учительской бутербродами с селедкой и жидким чаем. В туалет выпускали строго по одному и с сопровождением. Зато Лео умудрился немного поспать прямо за столом перед машинкой, уронив голову на скрещенные руки – сил уже не было просто никаких.
Разбудил его от беспокойного и прерывистого сна поднявшийся ропот и стук мебели, в учительской повскакивали со стульев. Лео вздрогнул, вскинулся и обвел директорский кабинет сонным взглядом. Потом встал и тоже подошел к окну.
За окном, что выходило на крыльцо школы и широкую Лавровую улицу, остановилась машина. Из тех новых, дорогущих, с артефакторными двигателями, работающими на чистейшем абсолюте. Лео видел их несколько раз – они неслышно двигались по улицам, освещая грязь и растрескавшиеся булыжники мостовых голубоватым сиянием переработанного топлива, струящимся из-под колес.
Правда обычно эти машины были сдержанного серого или черного цвета, госслужбы использовали синий, а эта была алая – даже в сумерках алая – чистого, яркого киноварного цвета. Двери и капот густо покрывали, наслаиваясь друг на друга, сверкающие золотом печати и сигилы со священными именами.
– Ого… – сказал математик Викториус Монро. – Господь всемогущий, кого же к нам прислали?
– Кого б там ни прислали, пойду встречать, – с тоской ответил директор, встал и вышел, хлопнув дверью.
От этого хлопка штукатурка посыпалась с потолка.
Лео, забывшись, приплющил нос к окну. Тот немедленно отозвался резкой болью. Половину сигил, покрывающих машину, даже он не понимал – охраняющие, запирающие… какие-то неизвестные, что-то вроде зеркального вейла… нет, не разглядеть. Потом стандартные инквизиторские печати чистоты и защиты, ну и конечно на дверце машины – щит с анаграммой инквизиции: багровая пятилепестковая роза Гибуры и черный крест со вписанной буквой I. Видимо приехавший дознаватель, кем бы он ни был, очень заботился о своей безопасности. Или его начальство заботилось о ценном сотруднике.