Магистр дьявольского культа
Шрифт:
Из-за довольно долгого пребывания Лань Ванцзи под одеялом извечно безупречная прическа, убранная в пучок, и налобная лента съехали на бок. Волосы растрепались, несколько прядей выбилось, а обычно нефритово-белые щёки оттенил лёгкий румянец. В тёплом мерцании лампы он являл собой образец потрясающей красоты. К сожалению, эта красота имела невероятно сильные руки, которые, подобно железным кандалам, прочно сковали запястья Вэй Усяня, пока тот молил:
— Ханьгуан-цзюнь, Ханьгуан-цзюнь, великодушие и всепрощение — добродетель великих людей.
Взгляд Лань Ванцзи даже не дрогнул, в его глазах горячими
— Хорошо.
— Что хорошо? Стоя на руках? Изнасилование? Эй! Моя одежда.
— Ты же сам сказал.
Он уместился между ног Вэй Усяня и на какое-то время замер, придавив его своим телом. Вэй Усянь подождал, но дальше так ничего и не последовало.
— Ну что?!
Лань Ванцзи слегка приподнялся.
— Почему не сопротивляешься?
Вэй Усянь крепко обхватил его ногами и медленно потёрся, не желая отпускать. А потом широко улыбнулся.
— Ох, ну что поделать? Когда ты вот так подминаешь меня, мои ноги сами по себе раздвигаются. Никак не могу их обратно свести, так откуда мне взять силы сопротивляться? Для тебя это трудновыполнимо, но для меня ничуть не легче… Постой, погоди, дай-ка кое-что сначала покажу. — Он выудил из складок одежды лист бумаги. — Лань Чжань, позволь спросить… как ты мог ошибиться в таком простом иероглифе? Занимался недостаточно усердно? Что творилось у тебя в голове?
Лань Ванцзи мельком посмотрел на бумагу и ничего не сказал, но значение этого взгляда было предельно ясно: как же странно слышать порицания за ошибку в одном иероглифе от такого человека, как Вэй Усянь, у которого при переписывании священных книг иероглифы плясали во все стороны и из-за невнимательности пестрели извечными ошибками.
Вэй Усянь притворился, будто ничего не понял, и продолжил:
— Взгляни-ка на дату, ты её внизу страницы написал. Посмотрим… Сколько тебе было тогда, лет пятнадцать-шестнадцать? Допустить подобную ошибку в таком возрасте, как же тебе…
Но хорошенько поразмыслив, Вэй Усянь понял, что дата эта относилась как раз к тем трём месяцам, что он проучился в Облачных Глубинах.
Вэй Усянь тут же обрадовался и со значением произнёс:
— Неужели Лань-гэгэ в юности не уделял внимание чтению и правописанию потому, что все его мысли занимал лишь я один?
В те дни, когда Вэй Усяня посадили отбывать наказание в Библиотеке, он постоянно истерил, показательно дурачился перед Лань Ванцзи и пытался поддразнить того как только мог. Он столь активно нарушал тишину и спокойствие Лань Ванцзи, что тот едва ли мог сконцентрироваться на чём-то ином, вот только тогда мысли должны были быть совсем не того сорта. И при таких-то обстоятельствах Лань Ванцзи удавалось стойко присматривать за переписывающим священные тексты Вэй Усянем, не забывая при этом заниматься своими делами. Единственная допущенная ошибка вызывала искреннее восхищение!
Вэй Усянь протянул:
— Ох, ну почему снова я виноват? Опять во всём обвинишь меня?
Голос Лань Ванцзи прозвучал низко:
— Ты виноват!
Его дыхание сбилось, пока он пытался выхватить лист бумаги, являвший собой пятно на идеальной в остальном жизни. Вэй Усянь очень любил доводить Лань Ванцзи до такого состояния. Он тут же запихнул бумагу за пазуху, поближе к телу.
— Нападай, если ты так хорош.
Лань Ванцзи без промедлений запустил руки ему под одежды. И не убрал.
Вэй Усянь воскликнул:
— Ты и правда невероятен!
Они ещё долго валяли дурака. И только во второй половине ночи наконец смогли серьёзно поговорить.
Вэй Усянь всё так же прижимался к груди Лань Ванцзи, зарывшись лицом ему в шею и вдыхая ставший ещё более насыщенным аромат сандала. Он лениво протянул с закрытыми глазами:
— Твой брат в порядке?
Обнимая Вэй Усяня, Лань Ванцзи гладил его по обнажённой спине. Немного помолчав, он ответил:
— Не совсем.
Оба были липкими от пота. Вэй Усянь чувствовал, как от ласки Лань Ванцзи по телу от кожи и до самого сердца расползается лёгкий зуд. Неловко поёрзав, он ещё плотнее прижался к нему.
Лань Ванцзи понизил голос:
— В те годы, что я провёл в уединённой медитации, брат был единственным моим утешителем.
Теперь же они поменялись ролями.
Вэй Усяню уже не требовалось спрашивать, чем Лань Ванцзи занимался в годы своей уединённой медитации. Он поцеловал бледную словно яшма мочку уха Лань Ванцзи и подтянул одеяло, чтобы накрыть обоих.
Утром следующего дня Лань Ванцзи как обычно поднялся в пять часов.
За несколько месяцев совместной жизни он пытался приучить Вэй Усяня к нормальному режиму сна, но безуспешно. После того как адепт принёс тёплую воду для купания, давно одевшийся Лань Ванцзи вытащил совершенно голого Вэй Усяня из-под тонкого одеяла и перенёс в деревянную бочку. Вэй Усянь, тем не менее, продолжал спать, даже погрузившись в воду. Лань Ванцзи мягко подтолкнул Вэй Усяня, но тот поймал руку, поцеловал ладонь, потёрся о неё щекой и снова уснул. Когда толчки в плечо начали всерьёз раздражать, Вэй Усянь чуть не захныкал и потянул Лань Ванцзи к себе, не открывая глаз. Обхватив лицо Лань Ванцзи ладонями, он несколько раз его поцеловал и пробормотал:
— Будь умницей, прекрати ко мне приставать. Ну пожалуйста. Я скоро встану. Да.
Широко зевнув, он снова заснул, цепляясь за край бочки.
Даже зная, что и при пожаре Вэй Усянь наверняка нашёл бы другое место и уснул, Лань Ванцзи упорствовал в намерении разбудить его, начиная с пяти утра, и каждый день невозмутимо переносил до семи десятков лёгких поцелуев.
Он принёс завтрак в цзинши и поставил на стол, который раньше держал на себе лишь чернила, бумагу и кисти. Потом выловил всё ещё крепко спящего Вэй Усяня из бочки, вытер насухо, одел и повязал пояс. Только после этого Лань Ванцзи наконец достал с полки книгу, раскрыл её на странице, отмеченной высушенным цветком, уселся за стол и принялся читать.
Вполне ожидаемо ровно в одиннадцать Вэй Усянь подскочил на кровати и неловко спустился на пол, словно ещё не до конца проснулся. Сначала он подобрался к Лань Ванцзи и, облапив его обеими руками, хорошенько потёрся, а потом привычно пощупал за бедра. Молниеносно умывшись, Вэй Усянь наконец почувствовал себя проснувшимся и подошёл к столу. Первым делом он в пару укусов прикончил яблоко. А при виде громоздившегося на подносе количества еды уголки его губ дрогнули.
— Разве не сегодня вы устраиваете пиршество? Стоит ли перед ним так наедаться?