Магия большого города. Журналистка
Шрифт:
— Что это? — растерянно пробормотала я вслух, не слишком надеясь на ответ. — И откуда оно тут?
Бумага была явно старой, видавшей виды и годы. Ни адреса, ни марок, ни штампов я на конвертах не заметила. Похоже, они использовались просто для надежного хранения писем. Матушка так складывала счета, чтобы не потерять, и подписывала их по месяцам.
Тем временем, пока я пребывала в прострации, бечевка поддалась кошачьим усилиям. Конверты рассыпались, кроме одного, что зацепился за выпущенный коготь. Шейд перепугался, затряс лапой, стараясь освободиться от неожиданного украшения, бумага треснула и расползлась ошметками.
Вопрос,
«Милая моя Патрисия. Знаю, что не имею права умолять тебя о возвращении, но тоска по тебе с каждым днем все сильнее».
Буквы поплыли перед глазами. Усилием воли собрав их в кучу, я нашла взглядом подпись.
«Всегда твой. Н».
И дата.
Характерные завитки на прописной букве меня добили. Листок выпал из ослабевших пальцев, спланировал на кота, который скрылся в прорехе по самое некуда и чем-то там деловито шуршал. Кажется, вытаскивал следующую партию писем.
Я уселась на удачно подвернувшуюся кровать и бездумно проследила за раздраженно метущимся туда-сюда пушистым черным хвостом. Довольный собой донельзя, Шейд пятился наружу, намертво вцепившись в бечёвку и таща за собой очередную стопку.
Эти письма маменька явно хранила до самой смерти. И вряд ли уничтожила хоть одно.
Только вот даты не сходились.
По ее словам, отец мой погиб в пожаре до моего рождения. А судя по почерку, идентичному тому, в который я несколько месяцев вглядывалась, тщательно перепечатывая каждую запятую из записных книжек, он был очень даже жив все эти годы. Мало того, писал маме письма, полные заверений в искренней любви и раскаяния.
В чем именно он раскаивался, я из двух строчек не поняла и не была уверена, что хочу знать. По крайней мере, не прямо сейчас. Меня оглушило и ошарашило, весь привычный мир накренился и обрушился на голову, погребая разум под обломками.
Жив ли отец до сих пор? Письма матушке перестали приходить за несколько месяцев до ее смерти. Не связано ли это? Возможно ли, что лишившись единственного источника новостей о любимом мужчине, она просто зачахла от тоски? Недаром не помогли даже дорогущие лекарства, которые врач Сен-Саммерса выписал из столицы по моему настоянию. Мама просто угасла за считанные дни.
Получается, я осиротела дважды, не подозревая об этом?
Спохватившись, я отобрала у заигравшегося кота бумаги и дрожащими руками разложила их на письменном столе. Как бы то ни было, даже если сейчас я не могу даже смотреть на эти послания, рано или поздно мне придётся их прочесть.
Обессилено опустившись на стул, я оглядела пожелтевшие, измятые листки.
Бесценные!
В них может крыться разгадка внезапной матушкиной болезни, мало того — указания на личность отца. Только сейчас я осознала, что все эти годы ни разу не слышала имени мужчины, от которого меня родила мать. Все рассказы, что я слышала об отце, касались его благородства, ума или храбрости. Ни фамилии, ни примет, ни описания внешности. Я даже не имела понятия, похожа ли на него — все соседи в Сен-Саммерсе утверждали, что я копия матушки.
Кого мне теперь искать, как, а главное — нужно ли вообще? Если он умер три-четыре года назад, то поиски мои ничем не увенчаются. Ложная надежда еще хуже незнания. Лучше бы я те письма вовсе не видела!
Я
— Эбби! — неожиданный оклик по ту сторону двери выдернул меня из задумчивости. Саманта снова побарабанила в дверь, но ломиться не стала. — Я за покупками, и осмотреть район. Ты идешь?
— Да-да, сейчас! — поспешно откликнулась я, и добавила. — Только оденусь, минутку.
— Хорошо, я жду, — соседка отошла от двери, и я выдохнула с облегчением. Объяснять ей происхождение кучи старых листков не хотелось. Сама еще не разобралась. Куда бы их деть? Романы уже гордо выстроились рядочком на книжной полке. Томик некроманта я, недолго думая, засунула позади них, вертикально, выровняв остальные по кромке. Потом «переодену» книгу, поставлю в общий ряд. А вот с кучей пожелтевших записок что делать? Вряд ли, конечно, там что-то крамольное, но выставлять личную переписку матери напоказ не хотелось. Мало ли, мисс Поллет заглянет. Надо бы уточнить, кстати, есть ли у нее запасной ключ. Скворец, конечно, бдит, но будет неловко натравливать животных на домоправительницу.
Мне не пришло в голову ничего лучше, чем вновь засунуть чуть более измятые, чем раньше, письма за подкладку кофра. Шейд возмущенно взмяукнул, выражая недовольство непутевой хозяйкой. Мол, зачем ты пихаешь все обратно, женщина, я же только что все с таким трудом достал!
Не обращая внимания на недовольство питомца, я захлопнула чемодан и пинком загнала его под кровать.
Саманта уже поджидала меня у дверей, чуть не пуская пар из ноздрей, как застоявшийся конь. Соседке не терпелось оглядеть центр. Что-то мне подсказывало, что с постоянной работой на фабрике у нее было не так уж много возможностей покататься по столице и посмотреть достопримечательности.
Первым шоком для нас обеих стали цены в продуктовом магазине. Очень удобно, конечно, что мясную, молочную и рыбную лавки совместили под одной крышей, но стоимость одной рыбины заставила нас переглянуться и спешно покинуть заведение.
— И что теперь? Не ездить же нам на метро за едой? — озвучила мои сомнения Саманта. Она подцепила меня под локоть, как делали многие встреченные нами барышни, и бодро шагала по улице, внимательно оглядывая витрины. Я чувствовала себя немного неловко. Со смерти мамы я ни с кем так не ходила, да собственно, и пока она была жива, подруг у меня не водилось. Так что я периодически спотыкалась, не попадая в шаг с соседкой. Ее это, впрочем, не смущало ни капли, она старательно делала вид, что не замечает моей неуклюжести и зажатости, и постепенно я расслабилась. Ходить шаг в шаг с кем-то оказалось даже весело.
Только вот разбалованный столовой в издательстве желудок периодически урчал, напоминая нерадивой хозяйке о своей пустоте.
Небольшая площадь с разбитым на ней рынком попалась нам совершенно неожиданно, но очень кстати. Палатки уже сворачивали, и поздние покупатели, не стесняясь, торговались, сбрасывая цену на залежалый товар.
Глаза Саманты загорелись, и она со знанием дела бросилась в бой.
Домой мы возвращались тяжело нагруженные, но довольные. Увесистые сумки оттягивали нам руки, но зато появился шанс продержаться до следующего приезда торговцев.