Магия цвета ртути
Шрифт:
— Так вот, о Кэлдасоне. Говорят, у него бывают приступы безумия — эти вспышки ярости, желания причинять боль, драться... Тогда он представляет опасность не только для себя, но и для других. Одержимый.
— Квалочианцы — раса воинов.
— Это было очень давно, насколько мне известно. И вообще, Кинзел, он слишком странный. Прожил столько лет, а выглядит совсем не старым. И глаза у него... Знаешь, что мне кажется?
— Что?
— Я думаю, его обуревает желание дать другим то, что недоступно ему самому, — смерть.
— Но тебе-то его бояться незачем. Он ведь на нашей
— Такие люди, как Кэлдасон, всегда находятся на одной-единственной стороне — своей собственной.
Она пожала плечами.
— Впрочем, возможно все дело в том, что я была проституткой: это приучает смотреть на людей цинично.
— Выброси это из головы, а? В конце концов, это первая ночь, которую мы проводим вместе в нашем собственном доме.
Кинзел нагнулся и достал из-под стола деревянную шкатулку — абсолютно гладкая, она не имела ни замка, ни петель, на крышке красовалось изображение сердца. Он поставил шкатулку перед Таналвах.
— Что это?
Мой подарок. Давай, открывай ее.
— Как?
— Видишь сердце?
Женщина протянула руку и легонько коснулась крышки кончиками пальцев. Шкатулка (если ей это, конечно, не почудилось) издала вздох, и по ней побежали тончайшие трещинки. Сегменты дерева раскрылись, словно лепестки цветка, обнаруживая внутри ослепительно-белый свет.
Таналвах замерла от восторга. Кинзел наблюдал за ней, радуясь ее восхищению.
Свечение смягчилось, раскрывшиеся «лепестки» теперь образовали не зубчатый круг, а идеально круглый плоский диск, как бы шляпку гриба, для которого основание шкатулки служило крепкой ножкой. В центре диска взметнулся дымок, бирюзовое облачко закружилось, превращаясь в вертящийся конус, а потом вспыхнуло и исчезло. Вместо него на плоскости появились две человеческие фигурки, мужская и женская, каждая высотой с ладонь. Они были облачены в струящиеся одеяния из тончайшего шелка. Зазвучала музыка: воспаряющие трели и нежные голоса накладывались на неспешный четкий ритм. Крохотный мужчина поклонился, его дама ответила реверансом. Взявшись за руки, они начали танец.
— Какая красота! — прошептала Таналвах. Глаза ее сияли.
Крохотные танцоры скользили и кружились по диску, взметая свои воздушные одеяния, ярко вспыхивали драгоценные украшения на партнерше.
— Ой! — воскликнула Таналвах, узнав наконец фигурки. — Да это же мы с тобой!
— Точно, только он танцует гораздо лучше меня.
— Тогда придется это исправить, — рассмеялась она и потянула его за руку, побуждая встать.
— Нет, нет, — протестовал он. — Я танцую из рук вон плохо.
— О, да ты краснеешь!
— Танцуй ты так плохо, как я, то и сама бы покраснела на моем месте.
Женщина, однако, обняла его, и они закружились рядом со столом, старясь подражать своим миниатюрным копиям. Влюбленная пара отдалась ритму, и музыка сама управляла их движениями. Казалось, это продолжалось очень долго, но сладкое забытье разрушило испуганное восклицание.
Дети проснулись! — вскликнула Таналвах.
Детский голосок послышался снова — слов нельзя было разобрать, но в тоне явно угадывался страх, навеянный, скорее всего, ночным кошмаром.
— Я
— Да?
— Схожу, оставайся здесь.
Обменявшись нежными взглядами, они поцеловались и разъединили объятия. Таналвах села, продолжив любоваться иллюзией, а Кинзел вышел из комнаты.
Тега и Лиррин поместили наверху, их кровати располагались напротив друг друга. Сейчас девочка сидела, испуганно озираясь.
— Что случилось?
— Мне приснился плохой сон, — пояснила Лиррин, потирая глаза кулачками.
— Все в порядке, — успокоил он ее, опустившись на колени рядом с ней. — Сон, это ведь не по-настоящему.
— Правда?
— Честное слово. Сны — это всего лишь маленькие представления, которые разыгрываются в наших головках, пока мы спим. Они могут пугать, но обидеть по-настоящему — нет.
— А я тоже не могу заснуть, — подал голос Тег.
— Почему?
— Потому что ей приснился страшный сон, — заявил мальчик, укоризненно показав пальцем на сестренку.
— Ладно, успокойтесь, — сказал им Кинзел. — Мы с Таналвах здесь и больше не дадим этим снам вас пугать.
— А как? — спросила Лиррин с детской рассудительностью .
— Ну... я знаю песню, которая отгоняет плохие сны. Мне ее пела мама, когда я был таким, как вы. Тег, хочешь послушать?
Мальчик сонно кивнул.
Руканис запел колыбельную, обволакивая их мягким теплом слов и мелодии. Вскоре веки детей потяжелели.
За окном город по-прежнему сиял ночными огнями.
23
Всякий взглянувший на эту парочку со стороны принял бы их за брата с сестрой, посланных с каким-то поручением.
Маленькая, лет девяти или десяти, девочка с русыми косичками, в цветастом фартучке и черных туфельках с пряжками крепко держалась за руку долговязого паренька, почти юноши, чем очень смущала его — вполне естественное состояние для взрослеющего подростка.
— Как насчет того? — громко спросила девочка, указав через дорогу на болтавшегося перед входом в таверну мужчину.
— Наставник, прошу, пожалуйста, тише, — вполголоса проговорил Куч. — На нас обратят внимание.
— Вздор! — фыркнул Феникс — Люди занимаются своими делами, и им плевать на каких-то там сопляков и соплячек. Делай, что тебе велено. Тот малый, у кабака — да или нет?
Куч присмотрелся к человеку и принял решение.
— Да.
— Хорошо!
Феникс щелкнул пальцами, и фантом исчез, оставив после себя лишь облачко гаснущих искр. Проходивший мимо мужчина рассеянно отмахнулся от них, как если бы разгонял пыль.
— Будь начеку, парень. Будь начеку! — рявкнул Феникс.
Мужчина замер на месте и с интересом уставился на ребятишек. «Девочка» встретила его взгляд с вызовом.
— Ну, что уставился? Иди, куда шел. Прохожий, опустив глаза, поспешно удалился.
Куч покраснел.
Они пошли дальше, внимательно присматриваясь ко всем встречным. Наконец юноша воскликнул:
— Вон тот!
— Нет! Всего лишь дешевая подделка. Ищи только те фантомы, которые сотворил я.
— Смотри, старик на скамейке. Он же ненастоящий.