Магия и культура в науке управления
Шрифт:
Если я воин, то будет ли преданностью себе принести ложную присягу? Иначе говоря, если я как работник нанялся на чье-то предприятие и подписал ведомость о получении зарплаты, тем самым подписав присягу, то могу ли я работать кое-как, обманывая своего Начальника-полководца?
Конечно, если я хочу жить ради денег, например. Но если я хочу быть самим собой, то каждый миг жизни становится моей битвой за то, чтобы стать собой. И получается, что если я работаю кое-как, то я и живу кое-как! Я, устраиваясь на разные работы по лживым присягам, и большую часть жизни отдаю лжи, можно сказать, вырезаю
Если я верен себе по договорам с собой, то, присягнув, я буду работать на своем пределе, потому что где бы внешне ни проходила моя жизнь, внутренне это моя жизнь! И я живу для себя, делая любое дело. И, значит, любое дело я делаю для себя. Пробовать делать дело кое-как, живя полноценно лишь после работы, можно. Но приводит это только к тому, что ты живешь по-настоящему те мгновенья жизни, которые осознаешь настоящими, и выкидываешь из жизни те мгновения, которые осознаешь ложью. Вглядитесь в эти слова и вы увидите: когда ты не живешь по-настоящему, ты не живешь!
И это закон, потому что наше осознание себя точечно и в единицу времени может находиться только в одном месте. И когда ты врешь или обманываешь себя, твоя жизнь вся в той точке лжи. Когда ты не осознаешь себя живущим настоящей жизнью, ты осознаешь себя живущим жизнью ненастоящей. А какой?
Что это значит с точки зрения изучения пути полководца? А то, что если у тебя есть хоть малейшая возможность не заключать договора, которые кажутся тебе невыполнимыми или неподходящими, ты их не должен заключать. «Да» из вежливости есть ловушка для твоей верности самому себе. И она обязательно сработает.
Американцы пришли на второй день после такого условного договора на Любки и не понимали, что происходит. Большая часть моих объяснений просто ускользнула от них, потому что они не были на нее настроены. Наверное, им казалось, что им мешает языковой барьер. Но им мешало совсем другое. С языком, если бы было единение душ, мы справились бы. Они оставались как бы туристами, что есть силы старающимися остаться со стороны, приглядеться.
Это вполне достойная и очень разумная позиция в новых условиях. Единственное, что им нужно было сделать — это не соглашаться со мной, не говорить «Да», а заключить свой договор примерно такого рода: «Да, мы согласны изучать посвящения полководца, но не сразу, а как только мы освоимся. Поэтому сначала мы хотим походить туристами. Не берите нас в работы, пока мы не попросим».
Этого они не произнесли, утаив. Вся Тропа приняла их внешний договор с нами, прозвучавший на моей первой лекции:
изучаем путь полководца.
Никто не сказал: вот эти люди идут путем туристов, ответственность за себя и своих людей не несут, поэтому будьте с ними осторожны и бережны.
Люди Тропы были искренне погружены в работу над собой и скидок никому не делали. В итоге несколько американских туристов пошли на экскурсию в нашу «тюрьму», был у нас такой психотренинг, и там впустили свою женщину в женское отделение. «Зэчки» тут же попытались ее «изнасиловать», как и полагается в настоящей тюрьме. Такова Тропа — чтобы ты ни делал, делай на пределе, и на пределе возможностей, и на пределе искренности, на пределе соответствия самому себе, то есть тем образам, из которых ты состоишь.
Если бы договор об изучении пути Полководца был принят на самом деле и не подменен хитростью на тайный договор о том, что: «Я турист! Я с вами об этом не договаривался, конечно, но вести себя буду именно так!», — то, приняв решение идти в «тюрьму», американцы вели бы себя совсем иначе. А как?
Сначала они сели бы и подумали как следует, а зачем им это. Они никогда бы не полезли туда смотреть достопримечательности. Тюрьма — это место боли, какие туристы! Они бы задались вопросом: а что я хочу для себя от тюрьмы? И поняли бы, что поскольку от тюрьмы и от сумы никто не застрахован, то им было бы полезно или подготовиться к тюрьме, или освободиться от страхов попасть в тюрьму.
Иначе говоря, они бы поняли, что пребывание в психологическом тренинге «тюрьма» может быть им полезно и выгодно. А раз так, то идти туда можно только как в настоящую тюрьму. Проживая не столько то, что происходит в ней, сколько то, что отзывается в себе. А затем, убирая то, что делает тебя несвободным, освободиться от твоей внутренней тюрьмы, от тюрьмы, которая всегда с тобой. Наши идут в тюрьму только так. Да и за чем еще можно идти в тюрьму, кроме как за свободой?!
Вот тогда бы этот тренинг был полезен и не только для освобождения от страхов, но и для изучения Науки полководца. Почему?
А потому мы опять возвращаемся к самому началу: главное в Науке полководца — быть верным самому себе. И вот когда ты избираешь в качестве упражнения верности своим решениям такие пугающие и болезненные тренинги, как Тюрьма или Правеж (работала у нас и такая мастерская, где желающих пороли так, как когда-то это было принято на Руси), ты настолько поглощен ими, что не можешь отстраниться и пройти их туристом. Тут не настоящим быть не получается.
Трудно висеть на дыбе или лежать на «кобыле» под розгами и думать, как ты выглядишь на моментальных снимках. В это время ты думаешь только одно: Я это выдержу! Я смогу! А что это? Ты принял решение пройти порку. При этом ты знаешь: ты свободен и в любой миг ты можешь сказать вслух:
все, я больше не хочу! Очень похоже на нашу жизнь вообще.
И тебя тут же отпустят. Никому, кроме тебя, не нужно тебя пороть, также как никому не нужно и чтобы ты жил. Это работа, и работа не простая и не легкая. От нее просто устают те, кто порют, и те, кто живет с тобою рядом. Ведь им же нужно так тебя пороть, чтобы ты верил, что все на самом деле, но в то же время, чтобы не только тебя не повредить, а еще и подправить, где надо, и чему надо, подучить. Порка — это искусство утомительное. Как и вообще воспитание человека.