Магия и культура в науке управления
Шрифт:
Есть. Сам Малиновский, рассказывая о современных ему воззрениях этнологов, говорит:
«В то время как наука основана на концепции естественных сил, магия зарождается из идеи некой мистической безличной силы, в которую верит большинство примитивных народов. Представление об этой силе, называемой у меланезийцев мана, у некоторых австралийских племен арангквилтха, у различных групп американских индейцев маниту, варан, оренда и безымянной у других народов, тем не менее является почти универсальной идеей, встречающейся везде, где процветает магия. <…> для большинства примитивных народов и в целом для низших стадий дикости характерна вера в сверхъестественную безличную силу, движущую всеми теми силами, которые имеют какое-либо значение для
Однако остается вопрос, что же такое мана, эта безличная сила магии, которая предположительно господствует во всех формах ранних верований?» (Малиновский Б. – С. 22.)
Малиновский отнюдь не так определенно разделяет мнение остальных ученых о резком разграничении магии и науки в первобытном обществе. Но вот вопрос этот он задает по-настоящему и не дает на него определенного ответа. Слишком противоречивыми оказываются описания проявлений и использований маны. Сами маги сказали бы на это: сила есть сила, ее нельзя назвать словами, ею можно только овладеть. Малиновский вслед за всей остальной европейской наукой говорит иначе: маны не может быть, потому что не может быть никогда, хотя бы потому, что я – самый совершенный из всех людей этого мира – ею не владею! Люди евро-американской культуры склонны очень переоценивать свою способность судить о мире верно…
Тем не менее, рассказывая о «Золотой ветви» Фрэзера, Малиновский называет одно из проявлений маны, которое я считаю главным и от которого хотел бы оттолкнуться и в собственном исследовании.
«В “Золотой ветви”, начиная со страшного и таинственного ритуала в честь лесных богов у Неми, перед нами раскрывается поразительное разнообразие магических и религиозных культов, придуманных человеком для того, чтобы контролировать и активизировать влияния неба и земли, солнца и дождя, способствующие плодородию; такое впечатление, что ранняя религия преисполнена неукротимыми силами жизни, в ее юной красоте и первозданности, безудержности и такой неистовой мощи, что это иной раз приводит к актам самоубийственного жертвоприношения» (Там же. – С. 24.).
Сила жизни! Вот ответ. Именно за попытки экспериментальных реконструкций русских народных обрядов, связанных с силой жизни, Живой, нас и называли язычниками. К сожалению, мы не язычники, мы все-таки ученые и поэтому так до конца и не поняли, что же это такое!
И именно эти экспериментальные работы с древними обрядами убедили нас, что идти к пониманию силы жизни надо не так. Эти магические обряды умерли вместе с соответствующей им религией. А сила жизни продолжает бурлить и давать плодородие! Она и только она позволяет нам выживать сегодня в полуразрушенной России. Она заставляет создавать предприятия и экономику. Она где-то рядом, просто мы неверно к ней шли. Теперь мы идем другим путем, но наш опыт позволяет нам делать обоснованные, хоть и неожиданные сравнения современности с древностью. С той древностью, когда небо было ближе к земле, а сознание чище и прозрачнее настолько, что люди обладали Видением и Медом поэзии…
Как, к примеру, в классическом русском заговоре, обращенном к богине или духу плодородия Жниве:
Жнива, ты, Жнива, подай мою силу на овсяную жниву! (Великорусские заклинания. Сборник Л. Н. Майкова. – СПб.: Издательство Европейского Дома, 1994. – С. 112.)
Гобино, как говорилось в древности на Руси, или сытая жизнь, довольство и достаток пищи были целью подавляющего большинства магических действий, использующих эту таинственную жизненную силу.
Что это значит для меня и моего исследования? Самое малое – возможность обнаружить магию в столь привычных нам производстве и предпринимательстве, а также возможность осмыслить производственные отношения через охоту за жизненной силой. Если производство магично, то экономика – поле божественных игр. Если это удается рассмотреть и показать другим, можно рассчитывать и на чудо. Хотя бы экономическое!..
Но как к нему прийти? Пока как психолог-прикладник я вижу только один путь – последовательно очищая наше сознание слой за слоем от того, что перекрыло наше видение. Удастся вернуть саму способность видеть в обыденном волшебную силу – можно будет ставить вопрос и об ее использовании.
И что же за слои нам придется преодолевать на этом пути? Пока явно наметились несколько основных: наука и религия как составные части культуры, если идти вслед за антропологами. Или же мышление, а за ним разум, чтобы выйти на стихиальные уровни сознания, если идти путем культурно-исторической психологии.
Сейчас, в самом начале исследования, я не мог бы определенно ограничиться только каким-то одним путем. Пусть дорога подскажет сама, как по ней идти. Но со всей определенностью ясно, что в той жизненной науке, с помощью которой мы создаем свои предприятия и обеспечиваем выживание – ее можно назвать наукой управления – присутствует то, что определенно является культурой. Но присутствует и то, что определяет ее действенность и способность доставлять нам желаемое способами, неведомыми культуре. И это – магия.
Глава 2. Немного истории и этнографии
Как я уже сказал, я вел свои собственные этнографические сборы на территории так называемого Верхневолжья. Эта местность между Шуей, Ковровом и Суздалем – древнейшие русские земли, входившие уже с X века в состав Ростово-Суздальского княжества, а впоследствии ставшие частью Великого княжества Владимирского.
Места эти до славян были заселены финно-уграми. В основном, мерей. Русские всегда считали финнов, особенно живших на пограничье славянского мира, колдунами, так же, как считали их колдунами шведы и норвежцы. Даже сейчас верные своей древней культуре марийцы возрождают «языческие» поклонения священным рощам. Во времена Ивана Грозного для нужд царя колдуний привозили из Карелии. В начале русской истории таким колдовским пограничьем славянского мира было Верхневолжье.
Что значит «колдун», если мы относим это понятие к тем временам? Ясно, что для времени Ивана Грозного, то есть для XVI века, только русские, особенно давно и прочно христианизированная верхушка общества, считали финнов колдунами в каком-то современном смысле этого слова. Сами эти колдуны просто жили по обычаям своего народа и были неотъемлемой частью той культуры, которую христианство преследовало и уничтожало под именем язычества.
Язычество, если сделать прямой перевод библейского слова «языцы», – это народная вера, вера нехристианских народов. Но для нас было бы точнее назвать это народной культурой, чтобы показать, что антропологическое исследование не имеет цели противопоставления тех или иных религий. В данном случае разговор о верах – это всего лишь описание того материала, который предоставляет нам история.
Итак, земли Верхневолжья исконно были местом смешения нескольких культур. Как называют такие места ученые – этническим котлом. Первая волна славянского испоселения была преимущественно кривичской и, естественно, языческой в то время. Надо думать, именно поэтому заселение края прошло легко и естественно. Летописи не сообщают ни о каких войнах между славянами и финнами.
Вторая русская волна приходит сюда в XII веке после неожиданного решения Андрея Боголюбского. Имея все права на Великий Киевский престол, он уходит во Владимир на Клязьме, перенося с собой в середину русских земель и Великое княжение. Владимир после этого становится столицей Руси, а Киев медленно превращается в провинциальный город на далеком пограничье. В этом он подобен Петербургу. И я совершенно согласен с Вадимом Кожиновым, что «уход Андрея из Киева во Владимир имел и неизмеримо более масштабный и глубокий смысл» (Кожинов В. В. История Руси и русского Слова (Опыт беспристрастного исследования). – М.: «Алгоритм», 1999).