Магия и пули
Шрифт:
В рапорте Игнатьева не было о перестрелке у авиамоторного завода. Федор не стал скрывать: выжили они лишь благодаря французскому полицейскому, загримированному под клошара. Тот сумел непрерывной пальбой с двух рук пробить защиту германского электрического мага, иначе немец не выпустил бы жертв, поливая их разрядами цепной молнии.
– Боюсь, милостивый государь, что германская разведка вцепилась в вас плотно, – покачал головой Авдеев. – Конечно, мы можем послать гневную ноту о преследовании российского Осененного, на что получим ответ в духе: рейхстаг и правительство великого кайзера не несут
– На сей счет иллюзий не питаю. Скажите другое. Меня действительно стремятся выкрасть, а не ликвидировать?
– Судя по их действиям, именно так. Не спрашивайте – почему. Ответа у меня нет. Заставить вас работать на рейх и конструировать оружие? Слабое предположение. Труд творческий, не рабский, из-под палки не получится. Ради давления на князя Юсупова? Но он не родной отец вам. Ваш союз – чисто по расчету, без взаимных личных чувств, я правильно информирован?
– Вполне.
Авдеев сложил руки на животе и постучал большими пальцами друг по дружке.
– Могу с уверенностью утверждать одно: в России вы также не можете рассчитывать на безопасность. Разве что отправить вас в тайный зауральский острог.
– Не надо! – поспешил Федор.
– Иного не ожидал, – улыбнулся полковник. – Тогда вот что. Из Киева получено телеграфическое послание: тамошние авиаторы пришли в восторг от аэроплана дель Кампо. Вы в курсе, князь, что император назначил начальником Главного воздухоплавательного управления РИА своего дальнего родственника Михаила Александровича Романова? Тот как раз обретался в Киеве. Наказал аппаратом не рисковать, снять с него крылья и прямиком отправить в Гатчину по железной дороге под охраной. Смекаете?
– Понимаю ваше предложение. Я умею управлять «Фарманом» и обслуживать «Авиатик». Но, право дело, куда лучше разбираюсь в ручном огнестрельном оружии, и до войны с германцами у меня множество неоконченных дел в Туле. Так что, ваше превосходительство, вынужден отказаться.
– Наверно, вы поняли не вполне, – Авдеев, до этого разговаривавший с некоторой полуулыбкой, вдруг стал серьезен, а голос его – тверд. – В Туле вас убьют или похитят. Мы не можем позволить себе роскоши держать ради вас батальон охраны с дюжиной боевых магов, как около великих князей. Простите за искренность, чином вы не вышли. Поэтому ходатайствовали перед ГАУ об откомандировании к нам. Допустим, авиатор вы пока неумелый, но инженер-то замечательный. Изобретатель опять-таки. Почему бы не послужить Отчизне на новом поприще?
– Федор, вот думаю иногда, зачем нам это надо? – зазвучал в голове возмущенный голос Друга. – Пусть не гоняют нас здесь столь беспардонно, как Кузьмин-Караваев, но совершенно точно – ценят не более, чем ординарного офицера. Долг перед Россией мы выполнили. У нее есть ручной пулемет, лучший в мире, и пистолет-пулемет, тоже лучший, опередивший свое время лет на тридцать. Может – ну его? Снимем все деньги, купим другие документы – и айда через Владивосток в Североамериканские Соединенные Штаты. Там еще раз
– Испытываешь меня? – мысленно вздохнул Федор. – Говоришь-то правильно. Прежде я б послушал. Только многое изменилось. На мир глянув и узнав, что к чему, я отвечу: нет. Долг перед Россией – странная штука. Сколько бы ни отдал Отчизне, а она, неблагодарная, вместо «спасибо» норовит одни неприятности устроить, да все равно – долг остается и его надо исполнять. Особенно когда знаешь – вот-вот разразится война, и она будет страшной.
– До весны российский аэроплан сделать не удастся.
– Еще бы. Сложная штука, это не пулемет. Но пытаться стоит. Как считаешь?
– Если ты готов – остаемся. Но потом не жалей и не жалуйся, и не жди справедливости от судьбы. Минздрав тебя предупреждал.
– Что вы решили, милостивый государь? – напомнил о себе Авдеев, ощутивший, что пауза для раздумий затягивается.
– Питер или смерть… Вы предоставили мне занятный выбор, господин полковник.
– То есть выбор сделан – Питер и Гатчина. Будут пожелания?
– Отдать кое-какие распоряжения моей экономке Варваре Оболенской. Отписаться на завод, а еще – друзьям. Сообщить приемному отцу: наследник рода временно жив.
Полковник улыбнулся. Согласие князя на предложенный вариант вполне его удовлетворило.
– Должен лишь заметить, вашу тульскую обитель непременно взяли иль возьмут под наблюдение. Напишите туда раз и отдайте мне корреспонденцию. Отправим ее… например, из Воронежа. А потом вы пропадаете для всех знакомых, по крайней мере, до начала войны.
– До апреля-мая будущего года… – буркнул Федор.
– Адъютант мой вас проводит, даст письменные принадлежности. И хочу заметить. Когда немцы убедятся: оборвались ниточки – те, что к вам вели, они непременно вспомнят об аэроплане, перелетевшем из Парижа в Киев. Это редкий случай путешествия, и о нем в газетах написали. Может быть, проверят, кто летел с дель Кампо. Этот аэроплан будет в Питере, как и вы. Поэтому – другие документы и личина, некоторое изменение внешности. Бороду отпустите, волосы покрасьте.
Он зачитал целую инструкцию, из которой выходило, что капитану гвардии предстоит временное перевоплощение в партикулярного инженера, прибывшего из Америки и отправленного в Воздухоплавательный отряд. Дескать, разбирается в аэропланах, потому его сманила русская разведка. Но диплом остался у работодателя, потому как был с ним незаконченный контракт. Дар свой надо тщательно скрывать.
Пока Федор старательно выводил строки письма Варваре, вспотев от подбора соответствующих выражений: «любезный друг мой» вполне возможно, а вот «ненаглядная» или «душа моя» никак нельзя, Друг развеселился.
– Знаешь, есть такая мудрость: бойся грез своих, иногда мечты сбываются.
– Ты о чем?
– Помнишь, как грустил, что нас усыновил Юсупов. Говорил: лучше бы остаться инженером. Так возрадуйся! Именно в инженера, да еще с сомнительным дипломом, предстоит перевоплотиться. Деньги, особняк и титул никто не забирал. Только вот извольте-с жить на двести пятьдесят рублей, в маленькой квартире. Мечта сбылась, Федя! В моем мире это называли словом «дауншифтинг», потому что «жопа» неприлично.