Магия крови
Шрифт:
У того аж зубы скрипнули. Я, мол, тебя, курва… Но смолчал.
Пока дожидались Легостаеву, Климов еще раз попытался дозвониться Озадовскому, но телефон молчал. И это было непонятно. Такой пунктуальный старик, договорились на восемнадцать тридцать, а сейчас уже четверть восьмого… Где его нелегкая носит?
Убедившись, что, кроме длинных гудков, он больше ничего не услышит, опустил трубку и вышел в коридор. Ему хотелось поговорить с Легостаевой наедине, и, как только она поднялась по лестнице, пошел ей навстречу.
— Добрый вечер, Елена Константиновна.
Глаза
— Спасибо вам, Юрий Васильевич. Он пожал протянутую узкую ладонь и взял ее под локоть.
— Пока не за что.
— Я так волнуюсь…
— Ничего. Все будет хорошо. — Он изо всех сил старался быть тактичным и официально-сдержанным. — Даже если это Игорь и вы его узнаете, а он начнет отказываться, мало ли по какой причине, постарайтесь не сорваться, не вымаливать признания угрозами…
— Да, да…
— Ни в коем случае.
— Я понимаю.
— Лучше все свои сомнения вы мне потом…
— Да, да…
— Все выскажете, но потом. А мы не выпустим его из виду.
— Хорошо.
Теперь она смотрела мимо Климова, как бы спеша проникнуть взглядом в его кабинет, и он, пропуская ее в дверь, подумал, что, если задержанный окажется ее сыном, картина розыска приобретет черты законченности. Останется найти вещи из квартиры Озадовского, и все.
Войдя в кабинет, Легостаева сделала несколько неуверенно-робких шагов по направлению к парню и остановилась, разглядывая его с той простодушной и вместе с тем серьезной внимательностью, которая и смущает, и обезоруживает одновременно.
Что творилось у нее в душе, можно было лишь догадываться.
Девушки вытянули шеи, у Червонца посерели губы.
Момент был чрезвычайно волнующим, поэтому неудивительно, что, когда Легостаева заговорила, голос ее задрожал.
— Мне очень жаль, что все так получилось. Но… — В глазах ее изменчиво-неуловимо промелькнуло внутреннее колебание, — по-видимому, я ошиблась. То есть… как бы это вам сказать… Одежда та, но лицо не его… Это не Игорь.
Голос прозвучал убито, на одной, почти неслышной ноте.
Она повернулась к Климову, и стоило ему встретиться с ней взглядом, как оглушающая тоска и горечь одиночества сквозящим холодом хлынули на него. Было ясно, что ее представление о возможностях уголовного розыска сильно преувеличено.
Парень с лихой радостью вскочил со стула.
— Все?
Девушки зашевелились.
— Мы свободны?
Климов покачал головой и кивнул в сторону Андрея.
— Одну минуточку, подпишем протокол.
Легостаева поискала глазами незанятый стул и как-то по-старушечьи кротко опустилась на него. Филипцов Всеволод Юрьевич, он же Червонец, глянул на нее с презрительным сочувствием и подмигнул Климову, мол, понимаю: у старухи не все дома. Тараканы в башке завелись.
И его можно понять. Перетрусил парень. А вот из-за чего? Допустим, обозналась бы Легостаева, сочла его за сына, так чего легче рассеять это заблуждение, стоит только поглубже копнуть… Жена, дети, мать с отцом… Судя по всему, они
Климов посмотрел на торопливо расписавшегося в протоколе Червонца и, чутьем угадывая его страстное желание как можно быстрее вырваться на волю, придержал его у двери.
— Давно из-за колючки?
— А вам-то что? — закобенился тот. — Что вы мне под шкуру лезете?
— Ну что ж, — скучным голосом произнес Климов, — придется перенести наше свидание на понедельник. А пятницу, субботу и воскресный день, — он последовательно, один за другим загнул на руке три пальца и показал их Червонцу, — ты проведешь в КПЗ. Посидишь, подумаешь, как нужно разговаривать с людьми, которые не только старше тебя по возрасту, но и по роду службы требуют почтения. Заодно опишешь, где и как провел эту неделю. Кстати, у кого ты здесь остановился?
Поежившись от перспективы провести три дня на нарах, Червонец хмыкнул.
— Это вы умеете.
И хотя замечание было сделано как бы с издевкой, все же лицо его приняло извиняющееся выражение.
— Умеем, — с неодобрением в голосе отозвался Гульнов и встал из-за стола. — Елена Константиновна, распишитесь, пожалуйста.
Климов подтолкнул Червонца к свободному стулу, дескать, посиди, остынь, подумай, и подошел к Легостаевой.
— Вот видите, нет никаких надежд, что сын найдется, — с сожалением разводя руки, сказал он, как бы оправдываясь, и ему показалось, что он смалодушничал. Еще и не искал толком, а уже: «Нет никаких надежд». Ему стало стыдно, и он, вместо того, чтобы утешить ее, стал говорить что-то об особенностях розыска пропавших без вести, о том, что за любой случайностью кроется закономерность, но она подняла свои померкло-грустные глаза и дотронулась до него так, точно он был музейным экспонатом, хрупкой статуэткой из императорской гостиной династии Цин.
— Я думаю, что вы его найдете. Улыбка вышла жалкой, неуверенной.
— Одежду-то я все-таки узнала. Климову стало не по себе. Вот уж чего ему не хотелось, так это усложнять ситуацию.
— А я думаю как раз наоборот. Но… — он махнул рукой, — гадать не будем. До свиданья.
Проводив ее до двери, повернулся к Червонцу.
— Итак, давно освободился?
— Пятого июля.
— За что сидел?
— За хулиганку.
Червонец сцепил пальцы и в упор посмотрел на Климова, как бы с каждой резкой фразой утверждаясь в собственных глазах.
Не давая ему времени для передышки и тем самым отгоняя от себя сомнения в целесообразности дотошного расспроса, Климов через полчаса узнал, что Червонец приехал в их город «разжиться капустой», иными словами, получить должок с Витяхи Пустовойта и по возможности найти непыльную, но денежную работенку. Остановился у двоюродной сестры своей матери, Гарпенко Анны Наумовны.
— Почему не прописался?
Неразмыкаемо-сжатые пальцы Червонца зашевелились, хрустнули.
— Кому я нужен?
— В порту не хватает рабочих, — подсказал Гульнов и присел на краешек стола. — Заработок есть.