Магнитные бури
Шрифт:
Вот, он-то и был единственным другом семьи Балашовых. Единственным из множества людей, которые ранее настойчиво искали точки соприкосновения с семьей Балашовых. И многие находили… Если не дружбу, то приятельские отношения, помощь, поддержку. И вот итоговое завершение человеческих взаимоотношений, построенных на корысти и угодничестве.
Вещи спрятали в надежном месте, ключ от хранилища передали Марье Андреевне. Ключ она положила в свою сумочку, надеялась, что уж женскую сумочку перетрясать точно не будут. Да, и о чем может рассказать милиции или, возможно, подсказать какую-то версию простой ключ от навесного замка?
В ожидании обыска Балашовы вздрагивали от каждого стука входной двери
Обыска не было, как не было и вестей от Василия Андреевича. Где он сейчас, и что с ним происходит семья не знала. Передачи для него не принимали, свидания не разрешали, имя следователя по делу не называлось. Только через год Марию Андреевну пригласили в КГБ и ознакомили с некоторыми выдержками из решения суда по уголовному делу бывшего директора завода подъемного оборудования.
За это, это, а еще вот это Балашова Василия Андреевича приговорили к лишению свободы на срок десять лет, с отбыванием наказания в колонии строгого режима. Мария Андреевна осипшим голосом попросила стакан воды и внезапно потеряла сознание. Очнулась она все от той же воды, которой ей брызгали в лицо.
Для семьи Балашовых началась новая жизнь. Мария Андреевна разучилась не только смеяться, но и улыбаться тоже. Сослуживцы по заводу за ее спиной что-то обсуждали и мерзко хихикали.
Вскоре на заводе появился новый директор, он же бывший заместитель Балашова. Это по службе, а по жизни друг и попутчик бывшего директора на все шашлыки и вечеринки.
В первый день своего директорства пригласил он к себе в кабинет жену своего предшественника, бывшего друга и так далее… Разглядывая свои руки и несколько смущаясь, он сказал:
– Мне очень жаль, Мария Андреевна, специалист Вы очень хороший, – новый директор в былые годы Марию Андреевну засыпал комплиментами и цветами по любому случаю или даже просто так, – но я вынужден освободить Вас от занимаемой должности. Сами понимаете, Ваш муж не оправдал доверие партии и народа, замарал себя, да и Вас в том числе, уголовным преступлением. А планирование заводских показателей, в том числе доходов и расходов, можно доверить только человеку с безупречной репутацией. Это денежные средства! На Вашей же репутации огромное пятно. Правда, этот вопрос мы только что обсудили с секретарем партийной организации завода и сочли возможным оставить Вас на работе, но только в качестве рядового служащего. Например, экономиста в том самом плановом отделе, которым Вы во времена Балашова руководили.
Новый «шеф» еще что-то говорил, скорее всего, из цикла бесед о бдительности советских граждан и происках уголовных элементов, для пущей убедительности постукивал пальцем по столу и строго поглядывал на преступницу Балашову. Она же этим временем тяжело встала и, натыкаясь на стулья, пошла к выходу из до боли знакомого ей кабинета.
В тот же день Мария Андреевна написала заявление с просьбой об увольнении. И на следующий день уже на работу не вышла. Директор на такое стремительное увольнение начальника планового отдела завода необдуманно согласился. Через два-три месяца горько пожалел. Оказалось, что плановый отдел не был готов к самостоятельному планированию производства. Каждый сектор самого большого отдела завода занимался своими, узкими вопросами. Сводные планы и отчеты исполнялись начальником отдела, самой Балашовой. Новый директор, он же бывший друг семьи, несколько раз звонил Балашовой, снова сыпал комплиментами, напоминал о дружбе и просил хотя бы временно вернуться на завод. На ту должность, которую она назовет сама. Мария Васильевна
Не сразу, но новую работу она нашла. Не такую денежную и престижную, как раньше, но здесь за ее спиной не судачили и не поливали грязью, как в администрации завода. Балашову приняли на работу в банк, в котором завод с первого момента своей регистрации в качестве юридического лица обслуживал свои счета и получал кредиты. Балашову там знали лично и ценили за аналитический ум, честность и порядочность. Лишние вопросы в новом коллективе Балашовой не задавали. С работой она справлялась, а что молчит и не улыбается, так беда, она у всех стирает радость из жизни и краски с лица.
В дверном замке камеры заскрипел ключ, воспоминания прервались.
Дверь открылась, вошел надзиратель и приказал:
– Балашов, на выход, – и добавил, – начальник СИЗО вызывает. По какому вопросу? Не знаю. Сам тебе скажет.
Андрей шел по темному коридору вдоль закрытых дверей камер и думал: «Не забыть на чем остановился – мама и ее работа. Пока ничего нового. Все эти события сто раз оговорены и обсуждены в семье. Да, люди бывают разные. В жизни моих родителей присутствовали в большинстве люди хитрые, неблагодарные, лживые. Были и порядочные, правда, в единичных случаях. Наверное, это удел всех публичных людей. Сделаю я вот что: потихоньку начну составлять список людей, которых нужно будет проверить. Когда и как проверить? Найду время, не всю жизнь мне быть в неволе. Придет время, выйду на свободу и в первую очередь разберусь, кому мешала моя семья. Или лично я?»
Начальник СИЗО листал какие-то бумажки, подшитые в новую, синюю папку.
– Здравствуй, Андрей, – доброжелательный голос, протянутая для рукопожатия рука, – присаживайся, поговорить надо. Да, ты не напрягайся. Я тут документы из сейфа бывшего хозяина листал и неожиданно обнаружил вот эту папку. А в ней твои заявления в прокуратуру и следственный комитет о возобновлении расследования возбужденного против тебя уголовного дела. Как видишь, все они в руки адресата не попали. Застряли в этом сейфе. Причину я не знаю, поэтому и обсуждать ее не будем. Но ты можешь снова написать аналогичные заявления, и я тебе гарантирую, что они будут отправлены по указанному адресу. Думай, и пиши. К сожалению, я не имею права передать найденную мной папку тебе, она подлежит уничтожение. Ты человек умный, напишешь другие, аналогичные заявления. Не зря тебя следователь здесь забыл. Бумага и ручка есть? Найдешь? Тогда отправляйся в камеру, и за работу.
Два заявления – в прокуратуру и следственный комитет, почти аналогичного содержания, по какой причине прервано расследование возбужденного против него уголовного дела, Андрей написал за несколько минут, почти на автомате. Это был больной вопрос, многократно обдуманный и осмысленный. Разложил бумаги по конвертам, написал заученные наизусть адреса.
«А почему бы мне одновременно не заменить своего адвоката? – задал себе вопрос Андрей, – да, наверное, самый подходящий момент! Пока следак будет собираться ко мне в гости, глядишь, я успею не только подобрать себе адвоката, но и договор с ним заключить».
Готово! Три конверта переданы надзирателю. Дальше цензура, и снова ожидание. Ждать, ждать и думать: почему, зачем?
«К вопросам «почему и зачем?», пожалуй, следует добавить еще один «кто?», – вернулся к своим размышлениям Андрей, – кто тяготится моим присутствием в той жизни, которая называется свобода? Список из потенциальных врагов, это самое правильное в моей жизни решение. Итак, возвращаюсь к родителям».
Василий Андреевич Балашов на свободу вышел через семь лет. Досрочное освобождение по болезни. Старый, измученный человек робко позвонил в дверь и тихо спросил: