Макамы
Шрифт:
Р ассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Я с Русафою распрощался и в столицу халифов [114] собрался, когда зноя палящего пыл, как гневное сердце, бурлил. Когда я к половине пути приблизился, зной усилился, терпенье мое иссякло, и я повернул к мечети, которая оказалась самой прекрасной на свете. Люди, кто был там, убранство ее созерцали и вакфы [115] ее обсуждали.
В конце концов речь зашла о ворах и их плутовстве, о жуликах и их мастерстве. Говорили о тех, кто умеет подделать печать, кто — руку в чужой карман запускать, кто меру не доверху наполняет, кто меж молящимися шныряет, кто с шумом и криком нападает, кто прячется в доме и удобного случая поджидает, о тех, кто монеты рассыпает, кто, словно в шутку, крадет и обратно не отдает, кто разговорами отвлекает, кто спорщиков обирает, кто деньги в меняльной лавке сметает, кто богатого усыпляет, кто с игрою в нарды надует, кто с обезьяной плутует, кто с помощью накидки, иглы и нитки добывает чужой кошелек, кто предлагает купить замок, кто подземный ход прорывает, кто людей гашишем отравляет, кто фокусами завлекает, кто в бане туфли свои на дорогие меняет, кто на
114
Русафа — здесь имеется в виду селение недалеко от Басры, а не одноименный квартал в восточной части Багдада, который и есть столица халифов.
115
Вакф — неотчуждаемое имущество, передаваемое дарителем отдельному лицу или группе определенных лиц либо предназначенное на благотворительные цели. Нередко вакфы становились основным источником существования мечетей (подробнее см.: БольшаковО.Г. Вакф // Ислам: Энциклопедический словарь. М., 1991.).
116
Кто носит суфийское одеяние.— Суфии, последователи мистико-аскетического учения в исламе, носили обычно грубую шерстяную одежду.
117
Кто птиц в чужие дворы засылает.— Вор запускает голубя в чужой двор, заходит туда якобы за ним и крадет, что ему попадется.
118
Кто с ремнем поиграть зазывает.— Эта игра состоит в том, что один из играющих прячет какую-нибудь вещь, а другой должен угадать, где она спрятана; если он не угадает, то получает удар ремнем по руке или по ноге, а если угадает, то они меняются ролями. Вор таким образом отвлекает внимание своего партнера и обворовывает его.
119
Кто, стыдливость людей используя, их обирает.— Вор заходит в чужой двор, делая вид, что хочет помочиться, люди стараются на него не смотреть, чем он и пользуется.
120
Кто встречному вырез на груди зашивает.— Видя перед собой человека неосмотрительного, вор неожиданно хватает его за воротник, заранее приготовленной иголкой с ниткой начинает зашивать ему платье на груди, уговаривая, что так будет лучше, и, воспользовавшись замешательством своего клиента, обкрадывает его.
121
Кто, оказавшись рядом со спящим...— Вор и его сообщники подходят к спящему и начинают спорить, спит он или нет, стараясь, чтобы человек проснулся от разговора и подумал, будто они хотят спрятать поблизости что-то ценное и боятся, что он услышит. Он притворяется спящим, думая перехитрить спорящих и после их ухода завладеть спрятанным. Пока он лежит не шевелясь, с закрытыми глазами, воры потихоньку уносят его вещи.
Здесь следует история об Абу-л-Фатхе Александрийце, которую мы опускаем за отсутствием пользы, тем более что она содержит слова, несовместимые с адабом [122] наших дней. В ней нет ничего, достойного упоминания, кроме описания лунной ночи, о которой говорится, что это «ночь в чужом одеянии»:
Мы видели: ночь была в чужом одеянии, И полной луны сиянье лоб серебрило ей.122
Адаб — Адб— человек, владеющий адабом,то есть совокупностью разнообразных (в первую очередь — филологических) знаний, красноречия, норм морали и поведения, которые считались необходимыми для каждого образованного человека.
ВЕРЕТЕННАЯ МАКАМА
(тридцать первая)
Р ассказывал Иса ибн Хишам. Он сказал:
В Басре был я принят как человек известный и почитаемый, часто упоминаемый. Однажды явились ко мне двое юношей, и один из них сказал:
— Да поддержит Бог шейха. Этот человек пришел в наш дом и взял котенка пушистого, сноровистого, у которого от движения постоянного головокружение, как у пьяного, четко талия у него обозначена, кушаком вертящимся перехвачена, нежный голос он подает, возвращается быстро, когда убегает вперед, и длинный подол за собою влечет. Этот котенок слабогрудый, в талии тонок, ростом с морковку. Оседлую жизнь он предпочитает, но бывает — и в путешествие уезжает; что на хранение получает — всегда возвращает. Заставят его двигаться — бежит во всю прыть; когда попросят — тянет длинную нить. Костяной он и деревянный, всем полезный, для всех желанный, как во времени предыдущем, так и в грядущем.
А другой возразил:
— Это правда, пусть поддержит Бог шейха! Я поступил так потому, что он отнял у меня
Владельца множества сынов — Отполированных зубов, Счастливейшего из отцов — Ведь каждый сын помочь готов! С утра найдешь его в трудах: Он то повиснет на усах, А то гуляет в волосах, В седых и в черных бородах. Он тонок, ловок, деловит, Что спутано — разъединит, В кого он зубы ни вонзит — Тот радостно благодарит.Я сказал первому юноше: верни ему гребешок, тогда он вернет тебе веретено.
ШИРАЗСКАЯ МАКАМА
(тридцать вторая)
Р ассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Когда я возвращался на родину из Йемена, присоединился ко мне по дороге один спутник. Мы ехали вместе три дня, потом меня Неджд к себе потянул, а его глубокий дол умыкнул, я стал подниматься, а он спускаться, я на восток, а он на запад решил податься. Мной завладела дорога неровная горная, а им — дорога низинная торная. Богом клянусь, с этим спутником расставание принесло мне жестокие страдания: был красив он и строен — приятно взглянуть! — и своим совершенством скрашивал путь, и после его удаления я долго испытывал огорчение. Какие удары ни наносила бы мне судьба, я все время в мыслях его себе представлял и каждый миг его вспоминал.
Я не чаял, что рок его сохранит и опять нас соединит. Но когда однажды я приехал в Шираз, вошел ко мне пожилой человек — бедность лицо его запылила, время соки его иссушило, болезнь согнула его копье, нужда затупила острие, в его глазах отражалось ума помрачение, а в одежде — крайнее унижение. Съела нужда его зубы, высохли десны, обветрились губы, ноги запачканные, босые, руки потрескавшиеся, больные. Этот человек приветствовал меня; взору моему он был противен, но я ответил на его приветствие.
Он сказал:
— О Боже, помоги нам выглядеть лучше, чем мы кажемся с первого взгляда!
При этих словах я постарался разгладить морщины своего лица, раскрыл ему свои уши и сказал:
— Ну, продолжай!
И он продолжил речь:
— Мы с тобою ведь вскормлены грудью одной и связаны крепкой уздой. Ибо кто тебя любит — тот и родной; узнавать же друг друга — обычай святой!
Я спросил:
— Мы с тобой из одного города или одного племени?
— Нас чужбина соединила, дорога сроднила и подружила.
— Какая же нас дорога связала, на единую нитку нанизала?
Он помолчал немного и ответил:
— Йеменская дорога.
Я воскликнул:
— Так ты Абу-л-Фатх Александриец?
— Да, это я.
— Я тебя не узнал, не скрою. Как ты похудел! Что случилось с тобою? Расскажи мне все о твоем положении — быть может, найдем решение для его улучшения?
И он поведал мне:
— Я женился на женщине красивой, но злой; она — как навозная куча, поросшая сверху травой. Я дочь от нее имею, о ней горюю, ее жалею. Мое имущество жена погубила дотла и воду юности моей пролила.
Я спросил:
— Что же ты не дал ей развод, чтоб отдохнуть от этих невзгод?
Г оворит автор макам:
Он сделал непонятный мне знак и прочел стихи, которые я запомнил, но здесь не привожу.
ХУЛЬВАНСКАЯ МАКАМА
(тридцать третья)
Р ассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Когда из хаджжа возвращался я в караване и сделали мы остановку в Хульване, я сказал своему слуге:
— Надо с дороги голову мне побрить и тело помыть. Подыщи-ка баню, куда нам пойти, и цирюльника постарайся найти. Пусть баня будет изрядная, просторная и опрятная, пусть дух в ней будет не спертый, а свежий, и вода пусть кожу не жжет, а нежит. Пусть у цирюльника будет рука легка, бритва остра, одежда чиста и язык не слишком болтлив.
Слуга мой долго по Хульвану бродил, наконец явился и доложил, что нашел он баню, как я просил. Мы пришли туда и увидели, что баня вовсе не так уж хороша и просторна, но я вошел в нее, а вслед за мной — какой-то человек. Внезапно он схватил кусок глины, обмазал ею мне лоб, а остальное бухнул мне на голову. Потом он вышел, а на меня набросился другой человек и стал тереть мне тело так сильно, что чуть не дотер до костей. Он мял меня и давил, чуть не переломал все мои суставы, и при этом громко свистел, брызжа слюной. Затем он принялся за мою голову, стал скрести ее изо всех сил и горячую воду на нее лил. Но тут же явился первый, приветствовал его тумаком по шее, так что у него аж зубы застучали, и закричал: