Макароны по-флотски
Шрифт:
Татуировка
Матрос без наколки, что баба без грудей!
(Фольклор)
Татуировка всегда считалась неотъемлемым атрибутом крутого моряка, круче, как говорится, только жопа в ракушках. Но с ракушками на одно место были проблемы, а вот тушь и мастера на татуировки находились всегда. По неписаным канонам татуировку на флоте дозволялось делать, только если дослужился до полторашника.
С точки зрения дизайна татуировок, тут народ давал волю своей фантазии. Чего только не было! И корабли, и акулы, и тигры, и якоря, и любимые девушки с фотографии. Качество татуировок сильно зависело от таланта исполнителя. Один умелец наколол другу на груди портрет его любимой девушки. Он колол, когда его друг лежал на спине, плечи расправлены, кожа на груди натянута. Пока друг лежал, всё было красиво. А когда встал…, личико подруги скукожилось в такого редкого гоблина, что на его наивный вопрос: «Ну как?», друзья только неопределённо кивали и, отводя глаза, говорили:
– Ты только ей это сразу не показывай. Может не понять…
И действительно, вдруг девушка его любит не до такого самопожертвования. Что тогда с этой татуировкой делать? На этот случай был сухой лёд. Неудачные татуировки выжигали сухим льдом, а потом поверх свежего рубца наносили другие. И кололи от души. На всех приличных и неприличных местах.
На каждом корабле имеется своя фирменная татуировка – штат. Наш ракетный крейсер в этом смысле, не был исключением. Дизайн штата передаётся из поколения в поколение, и лишь немногие мастера находили в себе смелость вносить в него какие-либо существенные изменения. Штат кололся обычно на правом плече. Наш корабельный штат представлял собой развевающийся военно-морской флаг, под флагом крейсер, прорезающий земной шар, а под земным шаром – изогнутая ленточка, а на ней название крейсера и годы службы.
Так получилось, что ещё на гражданке у меня проявились некоторые способности к рисованию. На флоте это умение было востребовано, хотя и по-своему. Замполиты напрягали с выпуском стенгазет и плакатов. Годки, по карасевке, сажали перерисовывать тушью на кальке изображения разнообразных парусников. Эти кальки они потом использовали, как прокладки-разделители для фотографий в дембельских альбомах. И уезжали потом мои творения в дембельских дипломатах в Козловки, Бердыщенски и Жмеринки. Я не возражал. Сидеть закрытым от офицерского прихвата в боевом посту и рисовать было куда как приятнее, чем отдраивать цистерну от мазута.
Позже, когда заставлять меня рисовать парусники для альбомов никто уже не мог, уже не годки, а друзья просили меня набросать им на кальке эскизы для татуировок. Вкусы у всех разные. Кто хотел штат, кто – акулу, кто – звериный оскал, а наиболее романтичные личности заказывали маленького ангелка-амура, игриво целящегося из лука. Этих ангелков кололи в интимном месте так, чтобы он стрелой целил непосредственно в мужское достоинство. Считалось, что дамы на гражданке должны были в прямом смысле «по достоинству» оценить такую утонченность натуры.
Кололи татуировки с помощью самодельного устройства, сконструированного из электробритвы, пуговицы, стержня от шариковой авторучки и заточенной гитарной струны. Процесс наколки состоял из нескольких частей. Рисунок в зеркальном отображении сначала наносился синей шариковой ручкой на кальку. Затем кальку прилепляли на влажное, смазанное мылом плечо (или другое место, по желанию). Когда плечо высыхало, кальку отдирали, а контуры рисунка оставались на плече, теперь можно было колоть.
Поначалу колоть татуировки я не решался. Только рисовал кальки. Боялся ответственности. Шутка ли, наносишь на человека рисунок на всю жизнь. Так было до случая с Колей Кондрашовым. В тот день я стоял на вахте дежурным электриком. Если что-нибудь случалось на корабле с электричеством, вызывали меня. Вахта проходила относительно спокойно. С утра всего один вызов: ребята, жаря картошку, пережгли предохранитель и оставили без света часть кубрика. Включив сослуживцам электроплитку и отведав жаренной картошки, я спустился в носовую электростанцию, чтобы расслабиться и выпить неуставного чаю. Дежурного по электростанции Коли Кондрашова на месте не было.
Пайолы, дюралевые рифлёные пластины различной формы, укладывались поверх трюмов, чтобы можно было ходить по ним как по палубе. Под этими пайолами в трюмах полно потайных, только нам известных шхер. А в шхерах прятались от офицерских глаз электроплитки, кипятильники, магнитофоны, гантели и много ещё какого неуставного добра, скрашивавшего однообразное течение нашей казенной жизни.
Я достал из-под пайол кипятильник, сделанный из лезвий безопасной бритвы, и алюминиевый чайник. Чайник я установил на приборный шкаф, наполнил его водой и аккуратно опустил самодельный кипятильник в воду. Делать это надо было именно аккуратно, чтобы бритва, не дай бог, не касалась алюминиевых стенок чайника. Иначе, когда включишь электричество, то замкнет так, что мало не покажется. Я открыл электрощиток и осторожно накинул провода кипятильника на контакты. От лезвия весело побежали пузырьки: процесс пошел. Теперь металлический чайник трогать ни в коем случае было нельзя. Он был под напряжением. Поэтому мы, вообще-то, предпочитали кипятить чай в стеклянных банках. Стекло, как известно, электричества не проводит, но так как я последнюю стеклянную банку недавно случайно разбил, приходилось обходиться этим чайником.
Свои! – раздалось со стороны закрытой броняшки.
Броняшка отворилась, и в помещение электростанции ввалился Коля Кондрашов. Он сжимал в руке чистый лист кальки:
– О, чай варганишь! Хорошее дело… Шура, слушай, помоги татуировку нарисовать?
– Что, решился наконец?
– Ну, вроде того.
– А что хочешь? Штат?
– Не-е-е-е, морячку хочу. В бескозырке. Сделай, чтоб в гюйсе и в тельняшке, всё, как положено, – попросил Коля и протянул мне листок. – По пояс, – добавил он, проводя рукой по линии живота.
– Верх или низ?
Коля отмахнулся.
– Ты не отмахивайся. К составлению техзадания надо серьёзно относиться. Вон один мужик неосмотрительно попросил у золотой рыбки, чтобы у него член до земли был.
– И что?
– Ну что, что. Она ему ножки и укоротила…
– Ладно, Шура, хорош мудрить. Ты сможешь нарисовать или нет?
– Вообще-то, я сейчас на вахте – дежурным электриком. Могут вызвать.
– Ну, вызовут – вернешься. Если что, я подменю. Какие проблемы, – резонно рассудил Коля.
Процесс рисования был не быстрый, но другу отказывать было нельзя. К тому же льстило оказанное доверие. Решился всё-таки. На всю жизнь.
– Ладно, давай сюда, – я взял протянутый листок. – А куда ты её хочешь-то?
Коля звонко шлепнул рукой по незагорелому левому плечу.
– Не жалко плечо портить? – спросил Володя Селезнёв, по кличке Лом, неожиданно зашедший почистить зубы тёплой водой от турбогенератора.
– Лом, блин, «свои» кричать надо! Мы тут чай кипятим, а ты… – сказал я, дернувшись было прятать чайник.