Макиавелли. Очень краткое введение
Шрифт:
Макиавелли не мог не понимать, однако, что его рекомендация овладеть искусством обмана и тем самым получить ключ к успеху ставила его в опасность прослыть словоблудом. Более ортодоксальные авторы всегда были готовы рассмотреть предположение о том, что лицемерие может проложить короткий путь к славе, но всегда отвергали такую возможность в реальности. Цицерон, например, детально проанализировал эту идею в книге II трактата «Об обязанностях», и только для того, чтобы доказать ее полнейшую абсурдность. Любой, заявляет он, кто «думает, что он может снискать громкую славу, притворяясь», «очень сильно ошибается». Причина в том, что «настоящая слава всегда пускает глубокие корни и широко распространяется», тогда как «слава притворщиков вскорости опадает на землю, подобно хрупким цветам» (II.12.43).
Как и всегда, Макиавелли отвечает тем, что отвергает эти ревностные сантименты в самой ироничной манере. В главе XVIII он настаивает, что опыт притворства не только есть неотделимая часть любого государственного правления, но и может
Следующий вопрос, который анализирует Макиавелли, касается нашего отношения к тем новым правилам, которые он стремится преподать. На первый взгляд, политик стремится соответствовать общепринятым нормам морали. В главе XV политик утверждает, что для недавно избранных государей было бы «самым достойным» демонстрировать качества, которые считаются «хорошими», и приравнивает отказ государя от добродетелей к «началу аморального поведения» (55). Та же шкала ценностей возникает в пресловутой главе «Как правители должны держать свои обещания». Макиавелли начинает с подтверждения, что каждый человек понимает, как прекрасно, когда «государь правит справедливо и не прибегает к обманам» (61). Он также настаивает, что государь должен не только казаться добродетельным, но быть им настолько, насколько позволяют обстоятельства. «Он не должен отклоняться от прямого пути, пока это возможно, но должен быть готовым вступить на путь неблаговидных поступков, когда это станет необходимым» (62).
Тем не менее два различных аргумента представлены в главе XV, и каждый из них Макиавелли последовательно доказывает. Первое: он насмешливо интересуется, заслуживают ли качества, которые мы привыкли считать «хорошими», но которые по сути являются разрушительными, названия virtu ? Поскольку они способствуют разрушению, Макиавелли предпочитает говорить, что они «кажутся добродетельными, virtuоso »; а раз обратные этим качества, скорее, укрепляют чье-либо положение, он говорит, что «они только кажутся грехами» (55).
Это положение развивается в двух последующих главах. В главе XVI «Щедрость и скупость» он затрагивает тему, любезную сердцам всех моралистов-классиков, и начинает ее с обсуждения мнений главных авторов того времени. Когда Цицерон говорит о щедрости в трактате «Об обязанностях» (II.17.58 и II.22.77), он определяет это качество как желание «избежать малейшего подозрения в скаредности», а также заявляет, что никакой грех не является более отвратительным в политическом лидере, чем скряжничество и алчность. Макиавелли отвечает на это утверждением, что называемое нами щедростью на самом деле есть не щедрость, а грех. Он утверждает, что правитель, желающий избежать репутации скряги, столкнется с тем, что ему придется тратить деньги чрезмерно и напоказ. В результате придется обложить всех подданных неподъемными налогами, чтобы оплачивать собственную щедрость, и такая политика скоро сделает правителя предметом ненависти собственных граждан. И наоборот, если он оставит любое желание действовать на широкую ногу, его сперва будут называть скрягой, но в итоге посчитают более щедрым. На деле он явит миру истинную добродетель щедрости (59).
Сходный парадокс обсуждается в следующей главе – «Жестокость и милосердие». Эти два понятия представляют любимые темы римских авторов. Эссе Сенеки «О милосердии» стало самой известной работой на данную тему. Согласно тексту эссе, милосердный правитель всегда продемонстрирует, «насколько тягостно ему прибегать к наказанию подданных», и «он делает это, только когда великие и непрекращающиеся злодеяния переполняют чашу его терпения»; налагать наказание он будет с большой неохотой, оттягивая его как можно дольше и стараясь осуществить в самой милосердной манере (I.13.4, I.14.1, II.2.3). В ответ на эту традиционную точку зрения Макиавелли заявляет, что думать так – серьезно заблуждаться, не понимая самой сути милосердия. Если вы начинаете править, пытаясь быть милосердными, вы «будете попустительствовать развитию беспорядков», и вам все равно придется обратиться к наказаниям, поскольку возрастет число убийств и ограблений. Ваше наказание в ответ на это будет гораздо менее милосердным, чем наказания правителя, у которого хватает храбрости начать правление, в качестве примера разобравшись с зачинщиками смуты. Макиавелли приводит в пример своих земляков-флорентийцев, которые не хотели выглядеть жестокими, столкнувшись с бунтом, и действовали таким образом, что в результате был разрушен весь город – итог ужасающе более жестокий, чем любая другая намеренная жестокость. Обратным примером становится поведение Чезаре Борджиа, которого «считали жестоким», но чьи суровые меры «установили порядок в Романье, объединив ее, сохранив в ней мир и верность граждан», и все это при помощи «мнимого порока» жестокости (58).
В конце главы Макиавелли рассматривает вопрос с тем же, намеренно обостренным, парадоксом в основе: «Лучше ли быть любимым, чем вселяющим страх, или наоборот»? (59) Ответ в рамках классической традиции дает Цицерон в своем трактате «Об обязанностях»: «Страх – плохой страж длительному властвованию», тогда как любви «можно доверить хранить свою власть вечно» (II.7.23). И снова Макиавелли возражает: «Гораздо более безопасно» для государя править так, «чтобы его боялись, а не любили». Причина заключается в том, что те качества, за которые государя могут полюбить, также могут сделать его объектом презрения. Если ваши подданные не «испытывают ужаса перед наказанием», они будут использовать малейший шанс, чтобы предать вас и соблюсти собственную выгоду. Но если вы проявите себя как правитель, которого надо бояться, вы увидите, насколько легче вам будет удерживать власть над ними (59).
Последующие аргументы в этой главе отражают еще более жесткое отрицание основ гуманистической морали. Макиавелли предполагает, что, даже пренебрегая добродетелями, правитель должен беспокоиться об одном: полезно ли это управлению государством и как влияет на удержание власти.
Основная задача, как видит ее автор, – напомнить недавно избранным правителям об их самом главном долге. Мудрый правитель «не должен беспокоиться о том, что он прославится “злыми” деяниями, без которых, как видно, сложно удержать власть». Правитель увидит, что такая – осуждаемая – слава есть неизбежная плата за выполнение принятых на себя обязательств, самое главное из которых – управление вверенным государством (55). Объяснить это можно, прибегнув к такому примеру, как грех скряжничества. Поскольку мудрый правитель уверен, что скупость «есть грех, помогающий править», он перестанет беспокоиться о том, что будет выглядеть скрягой (57). То же самое касается и жестокости. Готовность действовать жестоко в определенных ситуациях первостепенно важна для сохранения порядка в обществе и военных делах. Это значит, что мудрый правитель «не должен беспокоиться, что приобретет славу жестокого правителя», а командующему армией даже задумываться об этом запрещено, поскольку без этой славы «вам не удастся сохранить в войсках единство и готовность к военным действиям» (60). И наконец, Макиавелли рассматривает вопрос, важно ли для правителя сторониться меньших грехов – грехов плоти, если только он желает править достойно. Авторы книг – наставлений сильным мира сего – обычно рассматривают этот вопрос в сугубо морализирующем ключе, повторяя аргумент Цицерона из первой книги трактата «Об обязанностях» и считая, что пристойность является «основой моральных устоев», и любой человек, стоящий у горнила власти, должен избегать малейших промахов в управлении собственной жизнью (II.28.98). На это Макиавелли лишь пожимает плечами – мудрый государь, считает он, «должен стремиться избегать таких грехов», если у него получается; если же он видит, что не в силах это сделать, он определенно не будет утруждать себя напрасными сетованиями о таких ординарных пристрастиях (55).
Глава 3 Теоретик свободы
Макиавелли надеялся, что по завершении трактата «Государь» в его политической карьере последует новый поворот. В декабре 1513 года в письме к Веттори он писал, что сейчас его главное стремление – «принести пользу дому Медичи, даже если правители поначалу сделают меня собирателем камней». Он интересовался, насколько возможно реализовать его желание приехать в Рим с «небольшим письменным сочинением», принадлежавшим его перу, которое он собирался преподнести лично Джулиано де Медичи, тем самым выказав готовность «предложить ему мои услуги» (С 305).
Поначалу казалось, что Веттори намерен помочь в осуществлении этого плана. Он ответил, что Макиавелли должен послать книгу ему, для того чтобы он, Веттори, мог решить, достойно ли сочинение быть представленным Медичи (С 312). Когда в указанный срок Макиавелли отправил ему копию первых глав, Веттори написал, что «они необыкновенно понравились» ему, но осторожно добавил: «пока у меня нет остальной части работы, я не желаю выносить окончательного решения» (С 319).
Однако вскоре стало понятно, что надежды Макиавелли вновь разбиты. Прочитав трактат «Государь» в самом начале 1514 года, Веттори зловеще замолчал. Больше он никогда не упоминал о сочинении, вместо этого рассказывая в своих письмах о собственных любовных похождениях. Макиавелли, хотя и старался поддержать в переписке навязанный ему тон, едва скрывал растущее беспокойство. В середине года он понял, что положение безысходно, и с большой горечью написал Веттори, что перестает надеяться и бороться. Стало очевидным, заявляет он, что «мне придется влачить убогое существование, так и не найдя ни одного человека, кто бы вспомнил о моих заслугах или же заставил поверить, что я смогу еще принести пользу» (С 343).