Маковый венец
Шрифт:
– …и вот, с тех пор, как скончался мой опекун, а я вступил в возраст, с которого могу распоряжаться средствами из фонда, я ищу, куда могу вложить их и преумножить, – вернулся в прагматичную колею герр Хофман. – Можете быть уверены, я не из тех безответственных наследников, которые проматывают все до гульдена, а после влачат жалкое существование, прикрывая позор отцовским именем. Я – человек дела. И, быть может, – тут он драматично склонил голову и прижал пальцы, обтянутые черной кожей, к губам. – Может быть, отец будет гордиться мной из пиршественного зала в Вальгалле! И
– Я понял вас, – Карл поспешил прервать его словословие. – Что ж, вы кажетесь мне достойным молодым господином, раз так печетесь о чести покойного родителя. Хоть ранее я и не имел удовольствия слышать его имя.
– Это не важно, – властно махнул рукой Уильям. – Перейдем к конкретным цифрам. Ведь вы, кажется, достаточно долго служили в этом Доме счетоводом…
Герр Воренбах вынул из рукава платок и отер вспотевшую шею. Стервец, стервец! Как только пронюхал? Видать, тот, кто рекомендовал ему вложить средства в Гильдию, выдал всю подноготную. Нужно быть осторожнее, ведь не до конца ясно, что еще известно этому узаконенному графскому ублюдку.
По знаку своего господина клетчатый коротышка открыл черный портфель с латунными застежками и извлек из него чековую книжку, на вид совсем новую.
– Итак, для начала, – Уильям Хофман открыл книжку. – Позвольте перо. Благодарю, Карл. – Острие заскрипело по бумаге. – Для начала я предлагаю следующую сумму. Позже с вами свяжется мой человек и обговорит следующий взнос и его назначение. Что скажете? – он вырвал чек, протянул его собеседнику и жутко подмигнул.
Карл никак не отреагировал на панибратское обращение. Он более не владел ни своим прерывистым дыханием, ни трясущимися пальцами, ни подслеповато моргающими глазами.
– Это…
– Довольно щедро, я знаю, – улыбнулся Уильям, мать его, Хофман. – И нет, предвосхищая ваш вопрос, я не ошибся в количестве нулей. Данная сумма должна покрыть ваши недавние издержки, связанные с потерей материалов и склада, и еще кое-что останется сверху.
У герра Воренбаха заныло в левом подреберье. Знает, обо всем знает!
Он, наконец, заставил себя посмотреть в лицо странному визитеру, как бы его ни звали на самом деле. Это было лицо не человека, но падальщика, подобравшегося к раненой жертве.
В его обманчиво располагающей улыбке, расслабленной позе и сложенных черных руках бедный Карл явственно читал послание: «Я положу вас всех в карман, а вы и пикнуть не посмеете».
– Думаю, на сегодня мы закончили, – визитер хлопнул себя по острому колену и поднялся с кресла. – Как я и сказал, в течение недели отправлю к вам поверенного. – Он водрузил на голову котелок, поправил кашне и слегка поклонился. – Благодарю за кофе и крайне содержательную беседу, Карл. Вы – славный малый.
Из последних сил герр Воренбах поднялся со своего места, чтобы попрощаться. Во рту было сухо, сердце продолжало дергаться в непристойном темпе.
Уже в дверях мужчина внезапно обернулся, заставив Карла подскочить.
– Ах, да, чуть не забыл. Я уже упоминал, что за вычетом компенсации убытков у вас останется еще немало денег. Пока не приключилась очередная досадная неожиданность, я хочу, чтобы они были направлены на конкретный проект.
– Какой же, – едва ворочая языком, выдавил Карл.
– Меня не особо интересуют эти ваши рестораны и прочие очаровательные магазинчики Золотого Квартала. Даже не думайте, – Хофман угрожающе прищурил единственный глаз. – Я хочу, чтобы вы восстановили один театр.
Он был уверен, что едва за ним закрылись двери кабинета несчастного клерка, чье лицо под конец встречи цветом сравнялось с пергаментом, счетовод бросился к потайному шкафчику, где хранил какое-нибудь дорогое пойло. Поэтому человек в костюме распрощался со своим провожатым – все же деловому человеку не к лицу ходить на такие встречи в одиночку – сунув ему сложенную вчетверо лиловую купюру.
– Свободен, – бросил он коротышке, и тот поспешил скрыться из виду.
Дождь кончился, так и не успев разойтись.
Уильям бросил последний взгляд на окна Дома Зодчего и, более не задерживаясь, вскочил на подножку черного экипажа и скрылся за его дверью. Кони тут же тронулись с места.
– Как все прошло? Он взял деньги?
Из полумрака на него таращились зеленые глаза, чей голодный блеск приглушала муаровая вуалетка.
– Золотце, я открою тебе страшную тайну… Нет, сразу две тайны! Во-первых, совершенно не обязательно скрывать личико, если не выходишь из экипажа.
Девушка фыркнула, но вуали не подняла, только руки сложила на груди. Настороженная и воинственная, как всегда.
Возможно, он был излишне суров к напарнице, и до недавнего времени у нее не было ни денег, ни подходящего случая, чтобы примерить такую кокетливую шляпку. Но взаимные шпильки были неотъемлемой частью их диалогов.
– Во-вторых, человек в его положении не отказался бы от денег в таком количестве, даже если бы я высморкался в чек.
– А я бы все равно подстраховалась и потопила ту баржу, – возразила Анхен. – Кто знает, вдруг он вывернется?
– Начнет выворачиваться, тогда подкинем ему проблем. Рано или поздно он уловит связь между пинками и мозговыми косточками. Это неизбежно, – Одноглазый Уилл начал осторожно стягивать тугие перчатки, то морщась, то посвистывая. Под ними обнаружились руки бойца с ободранными костяшками. По левой ладони тянулся длинный порез – остановил лезвие ножа на подлете, сухожилия до сих пор стенали при каждом движении. Если бы не заносчивость Ормунда Бородавки, он бы не сидел в вишневом кабинете, как деревенщина, дорвавшийся до галантереи. – Я куплю его с потрохами.
– Легко разбивать чужую кубышку, – завела старую песню Анхен. – Идея отмыть капитал Теодора, конечно, хороша, но ты выбрасываешь на ветер целое состояние только чтобы впечатлить человека, которого можно было и завалить по-тихому. К чему? И еще большой вопрос – принесет ли это все прибыль. Я-то Грошовую Корону не надевала, решать не мне…
В их странном тандеме ей удавалось уравновешивать и остужать его натуру, заставлять думать о последствиях, но иногда скепсис Анхен не вызывал у Уилла ничего, кроме раздражения.