Макроскоп
Шрифт:
– Нет. Ко всем ситуациям. Я хочу сказать, что это вечная истина. Это истинно для человека, для камня, для запаха, для мысли.
– Ну, выражаясь фигурально... Ко всем этим предметам применимо определение «хороший» или «необычный», – но это субъективные термины...
– Да! С точки зрения наблюдателя. Но истина должна быть объективной. Чтобы все согласились. Все, кто понимает.
– Я не уверена, что понимаю вас, Иво. Невозможно прийти к полному согласию, сохраняя индивидуальность. Двое – уже источник противоречий.
– Нет – личностный
– Это звучит почти как Объединенная теория поля обобщенная на психологию.
– Не понимаю. Что это?..
– Работа жизни Альберта Эйнштейна. Свои последние двадцать пять лет жизни он провел, пытаясь свести все законы Вселенной к единому уравнению. Гравитация, магнетизм и сильное взаимодействие должны были стать частным случаем главного уравнения. Практическое значение этой теории трудно себе даже представить.
– Значит, теоремы одной области науки могут быть применимы в любой другой?
– По-видимому, так оно и есть.
– Все равно, что применять астрономию к человеческой психологии? И также к музыке, искусству, любви?
– Я и вправду... – пауза предвещала ссору. – Вы что, за Гарольда?
– Не знаю. Что бы это ни было, мне говорит об этом макроскоп.
– Великое объединение? Вы уверены?
– Да. Это группа понятий, которые объединяют все наши знания, какими бы мы ни были и когда бы мы ни жили.
Она задумалась, прежде чем ответить.
– Это может быть ответ на все загадки Вселенной, Иво.
– Нет. Это идея, лежащая в основе разрушителя разума. Я не все до конца понял, но еще несколько заходов...
– Остановитесь! – закричала она. – Не делайте этого, Иво!
В ее голосе была боль, то ли за судьбу макроскопа, то ли за его.
– Я не собираюсь идти до конца. Только достаточно далеко, чтобы...
– Чтобы он вас захватил! Попытайтесь пойти другим путем. Окольным каким-нибудь. Попробуйте выйти в середину.
– Я не могу. Я не смогу его понять, если не войду. Иначе я не смогу применить эти знания.
– Знание... Безумие!
– Я все понял. Это то, чего человечество не видело никогда ранее. То, что находится вне нашей реальности. Необходимо избавиться от этого разрушительного аспекта, прежде чем я смогу пойти дальше.
– Иво, вы не можете следить за огнем, если жаритесь на нем. Вы должны управлять этим дистанционно и не заходить далеко. Другие уже пытались...
– Не думаю, что информация обязательно разрушает разум. Она многолика. Если подойти с нужной стороны...
– Иво, – упрашивала она, и ее голос заставил его трепетать, как подростка. – Вам нужно было изучить математическую теорию спраута, прежде чем вы победили в турнире?
– Нет. Просто я вижу путь, как тропинку в лесу, и, шаг за шагом, выигрываю. А математику я совсем не знаю, честное слово.
– Зачем же вам тогда понимать разрушитель? Не достаточно
Иво задумался.
– Надеюсь, мне это удастся.
– Только не включайте сознание. Зажмурьте глаза перед огнем. Закройте свой разум для разрушителя.
– Да, я смогу это сделать. Но все, что мне удастся узнать, можно будет использовать... ну, как при сборке радио по схеме: соедините провод А и контакт В. Это не истинное знание.
– Немногие из нас обладают истинным знанием, Иво. Одна из проблем нашей цивилизации в том и состоит, что она слишком сложна, чтобы каждый мог освоить все области знания. Мы вынуждены многое знать поверхностно, мы вынуждены просто поворачивать ручки и бездумно заполнять бланки – мы пользуемся всем готовым, и этого хватает. Нужно смириться с тем, что любой из нас в состоянии охватить лишь малую толику человеческого знания и культуры. Не обязательно все понимать, достаточно принять как должное.
Иво опять был зачарован. Эта красноречивая женщина – не она ли совсем недавно пререкалась с Гротоном? Каково же ее истинное лицо?
Он ответил только одной фразой:
– Шен мог бы все понять.
– Он мне отвратителен, как когда-то был отвратителен Брад. Но это чувство – выражение восхищения. Каждый из нас должен занять свое место в структуре общества, иначе все рухнет. Каждый должен быть как гвоздочек Сандбурга.
– Что за гвоздочек?
– Маленький такой гвоздочек, благодаря которому не разваливается небоскреб. Может показаться, что быть гвоздем не так уж благородно, но гвоздь не менее важен, чем шпиль небоскреба.
– Выходит, я так же важен, как и Шен?
– Конечно, Иво.
– Если даже Шен в состоянии вернуть Брада, а я нет?
Афра не ответила, и он горько пожалел, что сказал это.
После молчания, показавшегося ему очень долгим, она опять заговорила:
– Сожалею. Я говорила банальности. Не такая уж я объективная, как это выходит из моих слов.
Но банальности в ее устах были для него приятней истины.
– Думаю, я смогу добыть некоторую информацию. Чтобы это ни было, даже не понимая ее. Я попытаюсь.
– Спасибо вам, Иво.
Она заставила его сделать перерыв, а сама в это время меняла Браду белье и кормила его с ложки, как ребенка.
– Я могу помочь, – предложила свои услуги Беатрикс, но Афра отказалась.
Затем все четверо обедали холодными концентратами из прихваченных запасов. Это была печальная трапеза – никто не ждал от макроскопа спасения, а присутствие Брада напоминало об опасности поисков такого спасения. Побег со станции был, конечно, красивым жестом, но, увы, авантюрным. Как им реально оторваться от реального преследователя, какие теории тут помогут? Техника позволяла это сделать, но слабость человеческого тела превращала ее в бесполезное орудие.