Макроскоп
Шрифт:
— Вы, Брад и Шен были вместе?
— Да.
— Цвет, коэффициент, пол — все одинаковое?
— Да.
— Почему он мне лгал! — с болью воскликнула она.
Ответ был ни к чему.
— И вы, Иво, — вы тоже лгали мне!
— Да, — полуправда все равно что полуложь.
— Вы тоже были в этой колонии свободной любви и видели все это…
— Проект закрыли, когда нам было четырнадцать.
— Постойте! Я же читаю ваши мысли, Иво. Скажите правду. Расскажите о себе, о Шене, о Браде.
— Это… — он запнулся. В конце концов, она получит, то что хочет, это лишь вопрос времени. —
— Коммуна, — коротко заключила Афра.
— Коммуна. Взрослые появлялись, если только грозили крупные неприятности, и каждый знал, что они все время подсматривают. Но это ничего не значило, большинство ребят были умными бестиями.
— Их отбирали по этому признаку, — сказала Афра. — Совершенный человек должен быть гением.
— Генетические данные, окружение, статистика — все указывало на то, что в группе появятся гении. Обучение шло каждый день, оно начиналось в раннем возрасте, как только ребенок начинал реагировать на внешние стимуляторы. Может быть и раньше, не помню. Нас кормили согласно особой диете и защищали от всех известных болезней, постоянно стимулировали умственно и физически. Думаю, воспитателей было не меньше, чем детей, но мы видели их только на уроках. Почти все могли писать и читать уже в возрасте трех лет — даже самые отстающие.
— Групповая динамика, — сказала Афра. — Элемент соревновательности.
— Наверное. Но они ведь всегда подглядывали, я имею в виду взрослых. И у нас была игра — дурачить их. Подделывать оценки, притворяться спящим — ну, все такое. Они были так доверчивы, наверное, потому, что были слишком образованны, слишком доверяли своим тестам, «жучкам» и статистическим распределениям.
— Представляю. А как насчет девочек?
Он не стал делать вид, что не понимает ее.
— Они понимали, что они женщины. Довольно многие были хорошо развиты в этом отношении. Но дети в четыре года понимают половые отношения не совсем так, как взрослые. Анальный элемент…
— А Шен? Тогда он и получил свое имя?
— Думаю, да. Ведь мы сами выдумывали себе имена; для взрослых мы были лишь номерами, по-видимому, для пущей бесстрастности. Так и получилось — мое имя лишь каламбур, а Шен — он рано проявил способность к языкам.
— Насколько рано?
— Никто не знает. По-видимому, он выучил шесть или семь языков одновременно, заодно с английским, и, я думаю, мог на них и писать. Но я его тогда еще плохо знал, по крайней мере, с этой стороны. А в три года он знал, полагаю, уже не меньше дюжины.
Афра обдумывала услышанное в тишине.
— И он был очень красив. Он жил вместе со многими ребятами и всем поначалу очень нравился. Он был sehr sch"on [31] . По-моему, sehr значит…
— Я знаю. И как далеко могут зайти четырехлетки?
— В сексуальном плане? Так же далеко, как и любой другой, если говорить о движениях. По крайней мере, у Шена получалось, и…
— Вы все уходите от прямого ответа, и я никак не могу поймать вас. Каково в этом участие Брада?
31
Очень красив (нем.).
— Он был лучшим другом Шена. Пожалуй, единственным, хотя, на самом деле, Шену никто не был нужен. Полагаю, что они подружились потому, что были самыми способными, но все же Шен оставался сам по себе.
Опять повисла тишина, и он знал, что она размышляет о коэффициенте 215 Брада.
— Они были соседями.
— Да, — он понял, к чему она клонит. — Видите ли, нас не сдерживали моральные нормы внешнего мира. Никаких ограничений.
Говоря об этом, он смущался не меньше, чем она, но нужно было как-то защищаться.
— Мы играли во все игры — гомо, гетеро и групповые…
— Групповые!
Иво пожал плечами:
— Объективно рассуждая, что в этом плохого?
— Наверное, у меня все же больше предрассудков, чем я предполагала.
Иво отметил, что общие предрассудки кажутся куда более обоснованными.
— Но это не было главным. Все наши силы были направлены на учебу, и на то, чтобы дурачить взрослых.
— А воспитатели не знали об уровне интеллекта среднего ребенка?
— Не знаю. Думаю, что взрослые оценивали этот уровень в 125, хотя на самом деле он был на 25–30 пунктов выше.
Афра опять задумалась, наверное, представила себя в группе, где она бы не смогла стать даже средним учеником. Но оказалось, что она думала совсем о другом:
— Ваши «эксперты» не все продумали. Неужели они не представляли, что происходит с ребенком, лишенным семьи?
— Не было возможности…
— Нет, была. Если бы они действительно этого хотели. Могли бы отдать детей в приемные семьи, или проявлять больше заботы о вас, наряду с формальным обучением и проверкой знаний. В этом отношении это все очень походит на Пэкхемский Эксперимент.
Иво едва удалось скрыть свое удивление после этого замечания. Она явно была более образованна, чем он предполагал, несмотря на то, что знал казалось бы все о ее способностях.
— Они не пытались создать семейный уют. Им нужны были мозги.
— Они совершили ошибку, создав неконтролируемые группы одногодок. Когда отсутствует родительский контроль, очень рано вступают в силу законы группы, — и это отнюдь не всегда правильные законы. Если средний американский ребенок и так уже сильно извращен недостатком родительского внимания, большой занятостью родителей, потоком насилия с экрана телевизора и газетных полос, озлобленностью обездоленных сверстников, которые являются для него внешним миром, то можете себе представить, какой результат будет у ребенка, у которого семьи не было вообще! Не развивается самосознание, не поощряются успехи в учебе, не стимулируется полезный труд. Для этого в доме нужен хороший отец, или хотя бы его неплохая замена. А если допустить, что люди со с степенями в педагогике могут растить детей — то неудивительно, что в результате получаются такие типы, как Шен.