Maktub. Ядовитый любовник
Шрифт:
— Заводят собак, кошек и рыбок. Кто-то заводит питонов и шиншилл. Существуют и те, кто заводит людей, с этим сложно поспорить. Я же предпочитаю свободный и взаимовыгодный тип отношений.
— Поэтому вы живете в квартире, которая принадлежит Анастасии Торн? — неожиданный вопрос.
— Где вы взяли эту информацию? — подозрительно прищурившись, спрашиваю я.
— Одна из моих подруг позировала вам, — поясняет Сальма напряженно. В глазах снова неприятный холодок. Она лукавит. Скорее всего, проболтался Маркус.
— Я чем-то обидел вашу подругу, мисс Рами? — вполне миролюбивым
Она какое-то время молчит, прощупывая меня изучающим взглядом, выискивая намёк на неискренность.
— Что вас вдохновляете, помимо одноразовых Муз? — сменив }в гнев на милость, продолжает Сальма.
— Люди. Новые лица и города, — перечисляю я, скользнув взглядом по развешенным на стенах студии копиям картин великих художников, затронувших меня лично. — Удивительные сочетания красоты и уродства, блеска и нищеты; и, конечно, эмоции и чувства. Такие, как страсть, боль, желание, скорбь, одержимость, похоть, распущенность. Многие очень ярко и насыщенно проживают свою жизнь, а я тот, кто пишет, ловит момент, мгновение и сохраняет его.
— А как насчет работ с явно доминирующим контекстом. Связанные запястья, кожаные ремни?
— Вы неправильно трактуете, мисс Роми. Портреты, о которых идет речь}, показывают уязвимость женщины, ее сексуальность и… могущество.
— В чем же оно? — скептически интересуется Сальма, прикусывая нижнюю губку.
— В век свободных самоуверенных женщин слабость и уязвимость стали огромной редкостью, я лишь иду навстречу спросу, — невозмутимо поясняю я свою позицию.
— А я считаю это завуалированной популяризацией садизма. Безликие, связанные, голые женщины, в моем понимании, не сочетаются с могуществом. Вы обнажаете их, скрывая лицо, желая обладать ими единолично? Это ли не есть доминирующая позиция?
— Людям свойственно находить порок, разврат и несовершенства даже в святыне. Искусство остро подчеркивает то, кем мы являемся на самом деле. Прекрасное и отвратительное имеет очень тонкую грань, запечатлеть которую дано не каждому, единицам, избранным. Именно потому, как мы смотрим и понимаем те или иные произведения, стихи, картины, музыку, можно судить о нас самих. Творец открывает нам душу, но если мы пусты, то не видим в ней ничего, кроме грязи. Наши мысли и восприятие — это отражение той мерзости, что каждый носит внутри.
— Браво, вы еще и философ. Я заинтригована. Извиняюсь за неудобные вопросы, но я так работаю. У каждого свои методы.
— Бесспорно, — не могу не согласиться. — Итак, у вас все? Или позволите мне написать ваш портрет?
— Что? Мой? Нет, — слишком активно оказывается Сальма. — Уверена, что в Еlite найдется огромное количество желающих позировать молодому и многообещающему сексуальному фотографу.
— Вы на удивление осведомлены, — сухо констатирую я, пропустив мимо ушей комплимент.
— Я сама когда-то работала в этом модельном агентстве, — Сальма отводит взгляд в сторону, потом отпускает вниз. До побелевших костяшек сжимает диктофон. — Я родом из Сирии, пришлось бежать сюда, когда начались военные действия. Уже здесь я познакомилась с Ильдаром Видадом, директором Еlite. Он мне помог в очень трудный жизненный момент.
— Так почему же ушли? Мало платил? — спрашиваю я, удивленный неожиданной откровенностью. Или возвращает долг за то, что я ей рассказал о семье?
— Достаточно платил, — резко отзывается она, закрывая тему Ильдара. — Просто пришло время. Как вы недавно выразились — осесть, а не прыгать по бесконечным фотоссесиям и вечеринкам. Год назад я сменила профессию модели на журналистику. Но связи с девушками остались. А можно еще вопрос?
— Если согласитесь позировать, то я отвечу на любые, которые придут в голову, — с лукавой улыбкой обещаю я.
— Что вы думаете об убийствах девушек? Вы же знали их, да? Я знаю, что в выставке участвует портрет Марьям.
— Сальма, — сдержанно начинаю я. — ФБР меня опросило, как и всех, кто имел контакт с убитыми. Я не хочу снова касаться данной темы. Молодые и красивые фотомодели убиты — ужасная трагедия. Я сочувствую их семьям.
— У них нет семей, — закусив губу, Сальма расправляет на юбке несуществующие складки. — Все они беженки, такие же}, как я. Кто бы ни был убийца}, он это знает.
— Вы боитесь? — мягко спрашиваю я, хорошо понимая причину ее страха.
— Думаю, что весь Нью-Йорк боится. Серийные маньяки всегда внушают ужас. Вы видели эти снимки? Что думаете?
— Вам не понравится ответ, — качаю головой, встречая ее встревоженный настойчивый взгляд.
— И все же?
— Убийца талантлив, обладает тонким художественным вкусом, нестандартным видением и пониманием того, что он делает, и зачем он это делает, — бесстрастно перечисляю я.
— Думаете «Ядовитый любовник» не остановится? — неосознанным жестом теребя серёжку, напряженным голосом спрашивает мисс Рами.
— Нет, — качаю головой. — Для него убийство стало искусством. Попробуйте забрать у меня кисть, и я начну писать кровью.
— Вы сумасшедший, — нервно смеётся Сальма. — О ваших странностях уже слагают легенды.
— Создайте собственную. Всего несколько часов, — с облегчением перехожу к более приятной теме. — Больше не понадобится. Я найду для вас лучшую шляпу из всех, что есть. Только представьте: сотни людей будут любоваться вами, не подозревая, кто изображен на портрете на самом деле. — Решайте сейчас. Завтра придет другая девушка, и это ее портрет будет украшать стены галереи, приковывая к себе взоры многочисленных ценителей искусства.
— А вы искуситель, — фыркает Сальма, явно сдаваясь. — Что я должна сделать?
— Раздеться, — брови девушки изумленно ползут вверх, щеки заметно алеют.
— Совсем?
— Вы же бывшая модель? К чему лишняя скромность? — невозмутимо спрашиваю я, разглядывая мисс Роми. — Оставьте только туфли. И садитесь на стул.
И Сальма внимает моим словам и «отбрасывает лишнюю скромность» вместе с одеждой. Ее янтарные глаза вызывающе смотрят в мои, губы приоткрыты в чувственной улыбке. Последний элемент, прикрывающий наготу, падает к обутым ногам, и грациозно перешагнув через него, она присаживается на край стула.