Малахит
Шрифт:
Он отнес ее на кровать и завернул в одеяло, так что виднелся в белых складках лишь кончик носа, да торчал наружу локон волос.
Он лег рядом, приподнялся на локте и сказал:
— Ну, рассказывай! — Паша пытался выглядеть спокойным, но его все равно немного трясло от волнения.
— О чем? — не поняла она.
— Как прошел сегодня твой день? Я же почти ничего не знаю о том, что ты пережила. Я всю голову сломал: что ты еще там выдумала?
Агат рассмеялась:
— Вот уж не думала, что ты собираешься со мной разговаривать.
— А почему нет? Мне ведь интересно.
— Ну слушай, — Агат завозилась в своем коконе, пытаясь устроиться поудобнее. — Я вчера так и не смогла уснуть. Лежала, смотрела в окно, потом встало солнце и стали вопить птицы. Знаешь, я думала, что они по утрам поют, а оказалось — вопят. Громко-громко. А ты спал?
— А я спал.
— Ну надо же! Потом меня подняли, стали одевать, и тут мне захотелось спать. Меня причесывают, пудрят, а я зеваю…
Голос Агат становился все тише, она зевала, недоговаривая слова, потом начала бормотать что-то тихо и бессвязно и, наконец, уснула сладким и спокойным сном. Павел долго смотрел на нее, а потом, когда и угли в камине погасли, и нельзя было ничего уже разглядеть, он уснул тоже.
Павел проснулся, когда Агат еще спала. Он отодвинул шторы, раскрыл окно, и в комнату робко и несмело втекло раннее летнее утро.
Будущий король смотрел на сад. Там, за садом и чуть в стороне от него лежал каньон Источник камней. Ветер уже истратил все свои силы, но по-прежнему был влажным и прохладным. Небо было блеклым, словно дождь смыл с него краски. Ничто не отвлекало Павла от мыслей, и только каньон манил, тянул к себе, словно огромный магнит. Павел остался на месте, и тогда каньон пришел к нему. Что-то раздвигалось и переворачивалось, что-то пело и смеялось, и Павел жил обещанием чего-то доброго и волшебного. Он впервые притягивал себе камень, и был удивлен и восхищен, когда увидел перед собой на подоконнике малахит. Камень был неширок, а в высоту был равен расстоянию от кончиков пальцев до локтя. Прекрасная женщина жила в этом камне. Павел видел: вот она выходит из воды, вот наклоняет набок голову, отжимая руками воду из промокших волос. И одна ее нога опирается только на носок, и малахитовые темные и светлые волны текут по ее волосам…
И ее лицо — лицо Агат.
И ее лицо — лицо Азурит, жены первого, Великого Малахита.
Смарагд узнал бы в ней Малахитовую Купальщицу, разбитую Алмазником. Но Смарагд был мертв…
Глава 20 Коронация
Темное облако, похожее на ватное одеяло, лежало над землей. Между облаком и горизонтом небо было золотым. Садилось солнце.
Павел был один.
Он провел с Агат два чудесных дня, а теперь ее снова увели — жену наследника готовили к его коронации.
Павел смотрел на небо, на закат, на темные листья сада, на малахитовую Купальщицу, и снова на сад. В руках он вертел тот самый перстень, благодаря которому стал наследником престола. Перстень был странным. Крупный, красивый, идеально отполированный малахит с высеченной на нем королевской короной был помещен в оправу из дешевенького сплава. Откуда здесь взялся дешевый сплав? Малахиту проще было бы обратиться к мастерам Златограда за золотом или платиной. Да что там проще? Здесь все всегда именно так и делали. И потом, сколько помнил себя маленький Павел, перстень этот выглядел совсем не так. Камень был тусклым, со множеством мелких царапин, и короны на нем не было. Рисунок не мог прятаться внутри камня — это фантастика и бред. Это ведь не водяной знак, не молоком написанное письмо. Камень это камень, у него своя природа, у него свои законы.
Так может, это он сам, пользуясь открывшейся у него силой, стараясь убедить дворян в своем праве на престол и не задумываясь об этом, машинально создал из старого, никуда не годного перстня вот этот новый?
Но тогда откуда появился на перстне рисунок, в точности совпадающий с рисунком, высеченном на перстне Великого Малахита, который Авантюрин показал Павлу только вчера? И вообще, кто сказал, что перстней было два?
Да и черт с ним! — со злостью решил Павел и надел перстень на палец, твердо решив после коронации заказать для него новую оправу.
Следующий день был невыносимо жарок. На ясном, выцветшем небе сияло огромное солнце. Одуряюще пахли травы. Жужжали, стрекотали и звенели в воздухе тысячи насекомых. Птицы умолкли, прячась от зноя в ветвях деревьев.
Высокие сапоги и бархатный костюм сводили Павла с ума. От жары и волнения он был близок к обмороку и все время просил слуг принести ему воды.
Окруженный толпой придворных будущий король спустился вниз по парадной лестнице. Во дворе его ждал главный конюший — крепкий рыжий бородач с Кинесса. Огромная в ярких веснушках лапа держала под уздцы высокого тонконогого жеребца. Конь был ослепительно бел, так что солнце, отражаясь от его шкуры, больно било в глаза. Окруженный множеством людей, конь нервно перебирал ногами и несколько десятков золоченых нитей, привязанных к седлу, постукивали его по брюху. Нити были унизаны благородными камнями, каждый из которых напоминал о старинном дворянском роде.
Павел вскочил в инкрустированное малахитами седло, взялся рукой за узду, украшенную агатами, похлопал коня по шее и прошептал ему: «Ты умница, Эксцельсиор».
Медленно и степенно наследник престола выехал со двора. Глухо постукивали копыта по раскаленному солнцем камню мостовой, слегка позвякивала упряжь, бились друг о друга небольшие камешки. За воротами дворца вдоль дороги теснились толпы народа.
Павел знал, что они пришли сюда не только посмотреть на него. По древней традиции за наследником и свитой шли слуги с подносами, на которых лежали камни будущего короля и его жены. Слуги кидали камни горстями направо и налево, и люди бросались поднимать их, устраивая драки: камней на всех не хватало. Павлу показался варварским этот обычай, но Бирюза уверила его, что простолюдины любят подраться и любят потом хвастать своими трофеями и увечьями, полученными в схватке.
Павел знал, что ему нельзя сейчас оборачиваться назад. Он мог только слушать, и с ужасом отмечал, что шум и крики позади процессии становятся все сильнее. Люди, стоящие впереди, тоже начали волноваться. Видимо, по рядам прошел слух, что камней осталось мало, и на всех их не хватит.
Старая бабка, стоящая в первом ряду, глянула Павлу прямо в глаза и крикнула:
— Что это за король?! Даже в кранасию и то прибыли от него нет.
Павел нахмурил брови. Ему стало так обидно, а ведь он сделал ровно столько малахитовых шариков, сколько просили у него придворные. И тогда Малахит сделал то, чего не делал до него ни один правитель. Он слегка наклонился вправо и махнул рукой. Оторопевшие люди, не поняв сразу, что он делает, даже отшатнулись назад. Бабка, кричавшая ему обидные слова, взвизгнула и замахнулась на Павла клюкой. Но потом вдруг все поняли, что и он тоже разбрасывает камни. Зеленые шарики малахита текли из его перчатки нескончаемым потоком и ложились к ногам людей, как ложится на землю первый снег. Павел переменил руку и начал сыпать камни слева. Люди опешили. Широко открыв глаза, они смотрели на это чудо. Драки больше не было. Те, кто стоял в первом ряду, почтительно опускались на колени и, зачерпнув горсть камней, раздавали по камешку людям, стоящим сзади. Камней было так много, что хватило каждому, и даже после коронации мальчишки находили в пыли и меж камнями мостовой зеленые шарики малахита.
Весть о небывалой щедрости короля обогнала медлительную процессию, и когда Павел выехал на площадь Источника камней, толпа встретила его восторженным ревом.
Будущий король поднялся по ступеням старинного каменного помоста, устеленного коврами. Там, на помосте, стояла Агат.
Площадь Источника камней лежала на окраине города. Домов за ней уже не было. Только скалы и узкая расселина, ведущая к каньону.
На фоне бурых скал и багровых ковров Агат казалась солнечным лучом. Затянутая в узкое платье из золотой парчи, неподвижная, она была похожа не на женщину, а на статую. Павел подошел к жене, и статуя ожила. С поклоном она протянула ему тонкий золотой обруч, украшенный зеленым камнем.