Малахит
Шрифт:
— Я признала тебя мужем. Я обещала слушаться тебя во всем, как главного в семье. Теперь я первая признаю тебя королем и обещаю слушаться тебя, как главного в государстве, — сказала она громко, и замершая в ожидании площадь услышала каждое слово Агат.
Тонкий обруч опустился на голову Павла. Он повернулся к толпе, увидел тысячи глаз и понял, что они ждут чуда, они ждут праздника, они ждут чего-то такого, о чем можно будет говорить и спорить долгие месяцы, и о чем можно будет рассказать детям и внукам. Он мог дать им это чудо.
Зеленый
— Не бойтесь! Смотрите!
И медленно, одна за другой, словно из-под земли, поднялись под ногами у людей, стоявших ближе всего к помосту, десять малахитовых плит. И следы их ног остались впечатаны в плоть зеленого камня.
Ахнула свита, стоявшая по бокам помоста. А люди на площади взорвались ликующим ревом.
Они все еще шумели, все еще обсуждали увиденное, когда Агат сказала:
— Ты коронован людьми, теперь тебя должны принять камни. Я благословляю тебя на путь к Источнику.
Обеими руками она взяла его за голову и поцеловала в лоб, и от ее дыхания запотела зеленая звезда, сияющая в короне Малахита.
Глава 21 Источник камней
В день, когда Павла короновали, с Аделаидой случилось чудо. Почти целый месяц прошел после того, как ее с инфарктом доставили в больницу, и уже две недели, как ее перевели из интенсивной терапии в обычную палату.
Женщина на соседней кровати все время что-то говорила — долго и громко. Скорее всего, ругала правительство. Но Аделаида ее не слышала. Положив руку под голову, она думала, глядя на больничный потолок, покрытый трещинами и желтыми подтеками. Аделаиде было очень стыдно перед Ириной. Племянница бегала к ней в больницу каждый день, носила в термосе домашний суп и в тарелках, замотанных полотенцем, — котлеты. Она сильно постарела и осунулась, перестала следить за собой и часто плакала, но в душе не желала смириться с окончательной потерей сына.
Сначала Ирина смотрела на Аделаиду с надеждой — думала, что та очнется и скажет, где ее мальчик. Но придя в себя, Аделаида ответила, что ничего не знает, кроме того, что уже говорила.
«Если я скажу о Столбе, — думала она сейчас, — меня повезут в психушку. Что ж — дело ясное. Старая бабка, да после инфаркта — крыша уехала… Никто ведь не поедет в самом деле на кладбище. Да без меня они все равно ничего не найдут.» И она решила, что дождется выписки, а уже потом попросит Ирину съездить с ней на могилку матери. А там все объяснит, и тут же покажет.
Обычно после таких рассуждений она, успокоенная, тут же засыпала, но в этот раз нахлынули воспоминания…
Она вспомнила маму. Сначала такой, какой показывал ее шар, а потом донесся откуда-то запах вкусной
«Неужели?» — спросила она себя и заторопилась вперед — скорее выйти из этих стен и увидеть над собой родное небо. Но первый же шаг дался Аделаиде с трудом. Сердце будто сжала холодная рука. Со вторым шагом стало еще хуже. Аделаида сделала третий и поняла, что четвертый станет последним. Она не понимала, почему так происходит, но столб не хотел отпускать ее от себя. Получалось, что она может побывать на родине только так — не выходя из темного непонятного коридора. Надо было возвращаться домой, как ни тяжело далось ей это решение. Она шагнула в красное мерцание Столба Живой Жизни.
Аделаида с трудом выбралась из пещерки под корнями сосны и поплелась к шоссе, потом пошла по обочине. Сердце болело, и она держалась рукой за грудь. Фуры проезжали мимо Аделаиды, обдавая горячим ветром. Один раз она упала и встала только потому, что увидела впереди пост ГАИ. Инспектор вызвал скорую, едва увидел ее — пожилую, плачущую, грязную, одетую в одну только рваную ночнушку.
Когда Ирина приехала в больницу, Аделаида жалобно сказала ей:
— Ты только не отдавай меня в психушку…
И ей самой было ясно, что никому она ничего не скажет — так страшно было в конце жизни было угодить в тоскливые, изъеденные грибком корпуса психиатрической лечебницы.
Жара достигла своего апогея. Павел смотрел на скалы и темную полосу ущелья между ними, и ему казалось, что камни колышутся, поднимаемые от земли потоками горячего воздуха. Он дошел до расщелины и с минуту простоял меж двух высоких скал неподвижно: здесь было прохладно и немного сыро, и король, облаченный в кожу и бархат, почувствовал облегчение.
Высокие скалы поднимались по обеим сторонам двумя отвесными стенами, и Павлу казалось, что они смыкаются там, в вышине. Почему-то вдруг подумалось, что сейчас они начнут сдвигаться, подобно Сцилле и Харибде, и король пошел вперед. Сначала дорога была ровной, потом Павел начал спотыкаться о мелкие камешки, а потом путь ему перегородил небольшой завал. Он начал перебираться по камням, и они угрожающе зашатались под его весом. Он хватался за неровные острые края и ломал ногти, пытаясь удержать в равновесии всю эту шаткую конструкцию. Наконец завал кончился, а вместе с ним кончилась и расщелина.