Шрифт:
Сергей Волчок
Мальбрук домой собрался
Увертюра
Моя вторая смерть стояла напротив меня.
Она была огненно-рыжей. Рыжей, как апельсины на снегу.
Заступившая мне дорогу смерть выглядела рассеянной, как будто не от мира сего. Она медитативно выводила лезвием в воздухе какие-то узоры, и улыбалась – сочувственно и вроде как даже по-доброму.
Но никаких иллюзий я не питал – жить мне оставалось минуты две, не больше.
– А
– Не начинай, а? – попросил я.
– И впрямь, – легко согласилась рыжая смерть. – Смысл начинать, когда заканчивать пора. Приплыл ты, Одиссей, походу. Остановка «Итака», конечная.
Не успел я удивиться начитанности смерти, как она сорвалась с места и легко набирая скорость, помчалась ко мне.
«Вот и все» – успел подумать я, разворачиваясь в попытке блокировать удар.
Но смерть потому и была смертью, что всегда оставалась непредсказуемой. Удар был не в голову и даже не в корпус.
Боли не было, просто руку выше локтя чуть обожгло холодом.
Гвоздодер звякнул об асфальт.
Я неверяще смотрел на свое верное оружие, лежащее на земле, и вдруг вспомнил все – с самого первого дня.
Точнее – с Дня Первого.
Часть 1. День, который был четвергом. Раз
Как вы все помните, День Первый поначалу был совершенно обычным днем. Не было в нем ничего зловещего и пугающего. Он даже понедельником не был, он был четвергом.
Солнечный весенний четверг.
Я с утра завел детей в школу, и, по-кошачьи щурясь на набирающее высоту солнышко, бодро ушел на работу.
Очень люблю приходить на работу во вторник и четверг – в те дни, когда моя очередь отвозить детей в школу. Просто двойняшки учатся с 8.30, а моя контора работает с 10.00. Поэтому я прихожу в тихий рай. Пустынный оупенспейс – это лучшее место для работы: только ты, уютно жужжащий комп, крепкий кофе из кофемашины и тишина. Никто не орет в телефон, убалтывая клиента на деньги, никто не разносит тупых (а других и не бывает!) подчиненных, никто не бубнит за соседними столами, обсуждая если не распродажи, то идущие в кинотеатрах блокбастеры. Нет, правда – за эти утренние полтора часа я обычно успеваю сделать половину своей дневной нормы, просто потому, что никто не мешает. А если я скажу, что добрый начальник дал мне разрешение в эти дни и уходить на полтора часа раньше – по справедливости, Бендер! – вам окончательно станет понятно, почему весь этот день я пребывал в прекрасном настроении. И даже случившийся после обеда дождь его не испортил, так как минут через двадцать закончился. Как там у классика было? «Дождь покапал и прошел, солнце в целом свете, это очень хорошо и большим, и детям».
Впитывая это самое солнце каждой клеточкой своего закабаневшего в последние годы тела, я ждал детей с продленки в квартале от школы.
Повзрослевшие 12-летние барышни очень стеснялись того факта, что их, как маленьких, до сих пор встречают родители. Я попытался было воззвать к здравому смыслу и напомнил, что работаю в двух кварталах от школы, а вместе ехать веселее – но был наголову разбит. Что такое здравый смысл в сравнении с насмешками коллектива в этом чудесном возрасте? Да пыль и тлен и ничего кроме!
Поэтому встречались мы как Штирлиц с Плейшнером – конспиративно, в подворотне, через которую девчонки срезали путь к метро по арбатским переулкам. К метро – потому что живем мы за городом, а машину я оставляю на перехватывающей парковке – я, знаете ли, не зять Рокфеллера.
Детей, как вы поняли, у нас с женой двое – девочка и еще одна девочка. Две девочки. Близнецы. Гетерозиготные. В смысле – разнояйцевые. Тьфу! Непохожие друг на друга, короче говоря.
Их зовут Раз и Два. По крайней мере, именно так мы их зовем после того, как жена еще в период их младенчества переиначила Михалкова: «Родились у нас котята, их по счету ровно два…».
Вот они наконец появились в подворотне. Едва поздоровавшись, «Раз – котенок самый белый» (а она и впрямь блондинка) разнылась, что хочет пить и потребовала зайти в магазин и купить ей водички. Ну и еще чего-нибудь, там посмотрим. Надо сказать, что этих двух вымахавших в последний год барышнях явно дремлют рекетиры – на деньги они меня разводят профессионально и с большим успехом. Она нудела и нудела как больной зуб, пока я не чертыхнулся и не сказал:
– Ладно, на минуту зайдем, но только если очереди не будет.
Эта моя слабохарактерность и спасла нам жизнь.
***
Очереди не было. В этом крошечном подвальном магазинчике вообще никого не было, кроме одинокого продавца, скучавшего за прилавком. Не успели мы зайти, как откуда-то из глубины прозвучала фраза:
– Вазген, мы уехали, дверь закрой!
– Арайжмс! Сейчас закрою! – продавец встал, посмотрел на меня и с легким акцентом попросил – Подождите секунду.
Я мысленно чертыхнулся, но воспитанно покивал головой:
– Да, конечно.
Впрочем, отсутствовал негоциант действительно считанные секунды. Где-то в глубинах магазинчика стукнул засов, продавец вернулся и поинтересовался:
– Вам чего?
– Водичку, без газа, маленькую… И «Винстон» красный, если есть – у меня заканчивались сигареты.
– Сигареты не продаем – не столько ответил, сколько пожаловался на жизнь Вазген и поставил на прилавок бутылочку.
– Сорок рублей – с отвращением сказал он.
Вот тут-то все и началось.
Зазвучал голос. Нет, даже так – зазвучал ГОЛОС. Потому что звучал он непонятно откуда. Вроде бы и не внутри головы, но говорил – причем с левитановскими интонациями – так громко, как будто в магазинчике невесть откуда завелся уличный репродуктор.
– Внимание! Внимание! Через шестьдесят секунд начнется перерождение. По возможности пройдите в безопасное место. Во избежание травм примите удобное положение. Внимание, внимание! Через сорок пять секунд начнется перерождение…
– Вы это слышите? – ошалело поинтересовался я.