Мальчик из контейнера

Кирпиченко Виталий Яковлевич

Василий широко улыбнулся.

– А в другое время огорчать можно было? – спросил он.

– Старались обходиться без этого. Не всегда получалось, но старались.

– Хорошо, что хоть старания были. Теперь этим некоторые пренебрегают.

Лиза сверкнула глазами в сторону мужа.

– Ну, продолжай, – сказала она. – Только говорить надо все и начистоту. Может, кому-то что-то тоже надо делать иначе. Например, не задерживаться в гаражах с друзьями.

– Союз гаражных братьев – святой союз, – не переставая улыбаться, ответил Василий.

– Конечно, в гараже хлестать спирт – святое дело, а жена и ребенок –

второстепенное.

– Анатолий всегда спешил домой, – поддержала дочь Валентина Ивановна. – Всегда занимался делом: готовился поступать в академию, с дочкой занимался, читал ей сказки, рисовали, да мало ли чем полезным можно заниматься. А попойки – удел, простите меня, ленивых и ограниченных.

– Чкалов, Покрышкин, Кожедуб и море других, не имея высшего образования, летали и дрались как боги. И управляли войсками не хуже академиков.

Сказав это, Василий передернул плечом, что было знаком его несогласия со словами жены и тещи.

– Не думаю, чтобы высшее образование сделало их хуже, а вот что добавило бы ума – это точно. – Лиза встала, резко двинув стул в сторону, подошла к сынишке, ковыряющему пальцем в ухе старой куклы.

– Не хватало нам еще ссоры, – сказала Валентина Ивановна. И по тому, как прозвучал ее голос, дочь и зять поняли: пора заканчивать ненужную пикировку.

«Что-то не так у них, – горестно поджала губы Валентина Ивановна. – У нас с Толей так не было».

Отпуск пролетел в один миг. Вот и настала пора прощаться с детьми и внуком. За две недели сжились настолько, что, казалось, так всегда вместе и жили. В самом привилегированном состоянии прибывал Толенька. Ну, мама – это привычно, она всегда рядом, папа реже мелькал перед глазами, но зато громко и шумно было с ним. А вот бабуля, это совсем другое. Она почти как мама, только временами лучше ее. Она и подсунет что-то сладенькое, да и солененькое из ее рук тоже запоминается. На руках у нее, как на колыбели: тепло, уютно, даже в сон клонит. У мамы с папой совсем не так. Они хватают, несут на улицу, швыряют в коляску и мчатся куда глаза глядят по кочкам и ухабам. Потом выдергивают из коляски и несутся по лестницам. В руках у них сумки, сетки, пакеты… Шум, гам, суматоха кругом. Ужас! С бабушкой и на улице прелесть. Медленно-медленно катится по дорожке коляска, чуть покачивая тебя. По сторонам деревья, дома, сверху ничем не заполненное пространство голубого ситцевого цвета – это небо. В небе летают маленькие птички, а когда устанут, то отдыхают на ветках деревьев или на земле. Им тоже радостно, они поют на маленьких серебряных свирелях свои, но и человеку понятные, мелодии.

Бабушка смотрит на внука и гадает, кем же он будет, когда вырастет? Хорошо бы быть ему врачом, хирургом, например. Сколько бы он людей спас от неминуемой смерти! А кардиолог? Чем он хуже хирурга? Сколько бед приносят людям сердечно-сосудистые заболевания! Хорошо быть конструктором, изобретать самолеты, корабли, строить здания. Хорошо быть летчиком! Дед – летчик, отец – летчик, и сыну быть им? Мне кажется, надо бы что-то другое найти, с полетами не связанное. Что? Идти в артисты? Леоновым, Тихоновым, Ульяновым, Басилашвили трудно стать, потому что там талант от самого Всевышнего, а играть роль простачка – загубить на корню жизнь.

«Почему мы так шарахаемся от рабочего, хлебороба, вроде, они ниже нас? – вдруг пришла мысль Валентине

Ивановне в один из таких прогулочных дней. – Они обеспечивают нас всем необходимым, а мы презираем их! Мы, кто зернышка не вырастил, презираем тех, кто, обливаясь потом, не чуя усталости, кормит нас булками с изюмом за жалкие наши кривляния на сцене, за бестолковые песни, стихи, книги? И при этом наш спаситель в тени, а мы на виду у всех в своей роскоши, в своем недосягаемом величии. Мы показываем дворцы звезд нашей туманности и сторонимся жалких лачуг деревенских жителей, которые по праву должны жить во дворцах. Только за мою жизнь сменилось несколько вождей, а в жизни простого люда все те же проблемы, все те же беды. Бегут во все стороны дети хлеборобов, чтобы не повторить судьбы своих родителей, бегут в надежде, что ждет их за границей деревни звездная жизнь. Наяву же, все гораздо проще и хуже. Династии врачей, военных, артистов, рабочих, хлеборобов, пожалуй, наиболее приемлемое, чего следует придерживаться в выборе профессии», – заключила Валентина Ивановна и долго всматривалась в спокойное личико внука, далекого от ее размышлении…

– Быть, наверное, и этому летчиком, – улыбнулась бабушка внуку.

Вот и такси стоит у ворот. В доме суета, шум, крик.

– Где моя сумочка с документами? – кричит дочь. – Это ты ее куда-то сунул, не подумав!

– Не думая, совать вещи куда попало – это твое любимое занятие, – отозвался на обвинение жены Василий. – Попробуй подумать, может, не так это и плохо.

– Опять умничаешь! А сын твой с одной обутой ногой! Пока обуем вторую, таксист плюнет и укатит.

– Я сейчас скажу ему, что скоро выйдем, – кинулась к двери Валентина Ивановна.

– Скажите, Валентина Ивановна, что выйдем, а скоро или не очень не говорите, потому что найдем документы, обуем ногу наследнику, и тут выяснится, что обули в разные ботинки. Найдем одинаковые, но они будут меховые зимние, – ровным спокойным голосом вещал зять.

– Вот они где, и кто их сюда сунул, – держит в руках сумочку с документами Лиза. – Кому это понадобилось!

– Ты потрудись заглянуть туда, может, там нет того, что у нас потребуют дотошные проводники при посадке в поезд?

– Почему только мне все это надо? – поджала плечи всклокоченная Лиза. – У других мужья как мужья, а тут все на мне!

– Да, действительно, почему все на твоих хрупких плечах? Если бы поубавить тебе прыти, то, по-моему, от этого все были бы только в выигрыше – каждый бы занимался своим делом и не мешал другим.

– Пробовала уже «не мешать».

Вернулась Валентина Ивановна.

– Таксист сказал, что подождет, – успокоила она дочь и зятя.

– Прекрасно! – отозвался зять. – Поезд тоже без нас никуда не тронется с места – билеты у нас.

Вывалились шумной толпой из избушки, уселись в такси отъезжающие, остались провожающие. Такси запылило вдоль кривой улочки, виднелась прощально махающая рука дочери.

Валентина Ивановна вошла в дом и поразилась, каким он стал пустым. Несмотря на то, что повсюду валялись разбросанные вещи, он казался большим, пустым и необычно звонким. Даже тяжелый вздох отзывался криком.

«Как они несносно живут, – огорчалась Валентина Ивановна, приводя дом в порядок. – Разве можно так жить, чтобы все с криком, с надрывом! Я же ее не учила этому! А чему я ее учила?»