Мальчик из Ленинграда
Шрифт:
— Постой! — попросил я Гришу. — Я сейчас!
Я спрыгнул с осла, вернулся к террасе, где всё ещё стоял Осип Петрович, глядя мне вслед.
— Осип Петрович!
— Ты что же вернулся? — улыбнулся он. — Раздумал?
Я замялся.
— Садковый от меня привет! — попросил я.
— Охотно!
— Вере Михайловне… И Партизану с Иргашой.
В тот день Иргашой и Партизан ушли на самый дальний участок полоть кукурузу… Жаль! Я написал нм прощальную записку: «Привет от путешественника. Ваш благородный друг на время покидает вас, но будет хранить в своем сердце. Юлька».
Для
В пути
Осёл бежал быстро, но мне всё время хотелось слезть с него. Он был такой маленький, что Гриша ступнями ног мог доставать до земли, и я боялся — вдруг у него спина сломается. Но и Гриша жалел его, и мы стали поочерёдно слезать с осла и бежать рядом.
Выехали из джугаровых зарослей, миновали помидорные гряды и попали на участки, где я ещё не бывал. Тут лежали прямо на земле крупные, будто осыпавшиеся жёлтые цветы и ветвились плети с листьями, похожими на лопухи. Это цвели кабачки и тыквы.
Всю дорогу мы говорили про Ленинград, про воздушные налёты. Вспоминали наш отъезд. Говорили про школу, про ребят, вспоминали учителей. Я заметил, что про маму Гриша нарочно старался не говорить, — он боялся, что опять я расстроюсь. Незаметно мы подъехали к подножию серой горы.
— Теперь мы почти дома! — сказал Гриша.
Тропинка круто поднималась в гору. Она вилась между утёсами и развороченными каменными глыбами.
Мы оба слезли с ослика и пошли по тропке рядом с ним. Мне не терпелось увидать Гришин дом. Я обогнал Гришу, вскарабкался высоко на гору, оглянулся. И до чего же мне понравилась наша долина!
Поле, на котором работали ребята, было похоже сверху на громадную шахматную доску из разноцветных квадратов — зелёных, жёлтых, бурых, а между ними всюду проходили коричневые полоски — арыки.
— Красота какая! — крикнул я Грише.
— Я уже досыта насмотрелся на эту красоту, — сказал он. — Правда, долина хорошая. Вот мы её с тобой вдвоём поливать будем.
Неужели два человека могут полить такую громадную долину? Мне не верилось.
— Мы только вдвоём работать будем? — удивился я. — Откуда воды столько наберём? Как она во все арыки попадёт?
— Налево смотри, — сказал, поравнявшись со мной, Гриша. — Главный арык видишь?
Из-за кустарников виднелся глубокий пустой канал. Он был вроде жёлоба, высеченного в скале. Этот жёлоб спускался в долину и ветвился там арыками между помидорными, джугаровыми, свекольными полями.
— Сейчас всё узнаешь! — сказал Гриша. — Пошли!
За нами по крутой тропке двигался ослик. Камни, песок летели вниз из-под ног и с шумом осыпались вниз, к подошве горы. Я шёл и всё оглядывался. Какая странная и красивая делается земля, когда на неё смотришь сверху, с горы! Всё меньше вокруг оставалось полей, утёсов, а неба становилось всё больше. Словно голубыми заливами оно вдавалось в горные перевалы, большим клином висело над долиной. И вдруг я почувствовал, будто в ушах у меня зашумели волны, засвистел ветер. Я вспомнил большую розовую раковину, которая стояла у нас в Ленинграде на письменном столе. Она точно так шумела, когда приставишь её к уху. А тропинка уже выводила нас на каменную площадку, ровную и круглую, как тарелка.
На краю этой площадки стоял Гришин дом из камней, с маленькой дверью и маленьким окном.
Так вот откуда светился по ночам огонёк!
— Вот где мы с тобой жить будем! Нравится? — спросил меня Гриша.
Ну как мог не нравиться такой необыкновенный дом!
Голова
В ушах у меня продолжало шуметь. Я подошёл к краю площадки. Она круто обрывалась вниз, к неглубокому ущелью, по которому текла такая бурная река, что вместо воды катилась одна пена. Посредине реки возвышалось странное сооружение: стояли косые короткие плетни. Возле плетней была вырыта бухта. От бухты отходил в сторону канал. А канал был словно заперт железными воротами.
— Вот это и есть голова арыка, — сказал мне Гриша. — Постой, что-то неладно… Так и есть! Фашину прорвало. Вниз пошли!
По реке плыли прутья, сучки. Я видел, что река размывает крайний плетень.
Мы спустились к реке. Гриша снял сапоги, закатал брюки, вошёл в воду.
— Ломай ветки! — крикнул он. — Давай их сюда!
Я начал ломать зелёный кустарник и бросать ветки Грише. Он быстро совал их в плетень, будто штопал его. Наконец мы починили дыру, и Гриша вылез на берег.
— Эти плетни — фашины, — сказал он, — дадут нам с тобой жару. Только и следи за ними. Вечно река размывает их. Видишь, какая она бешеная? А фашины должны быть в исправности. Они, как узда на ретивом коне, бег замедляют и воду в реке скапливают.
Я приставал к Грише с расспросами.
— Канал этот, я уже говорил тебе, называют головой арыка, — объяснял Гриша. — По нему вода из реки в долину стекает. А ворота…
Тут Гриша взглянул на небо. Солнце садилось за гору.
— Сейчас ты поймёшь, для чего они поставлены. Пора нам долину поливать!
Грядка камней отгораживала от реки бухту. Ворота канала, как лодка к причалу, были привязаны канатом к столбу.
— За работу, помощничек! — сказал Гриша.
Мы принялись разбирать каменную гряду, выбрасывать камни на берег, и от этого вода поднималась в бухте всё выше.
Гриша отвязал канат от столба. Вода начала открывать ворота, распахнула их, хлынула в арык и потекла по жёлобу в долину.
— Понял теперь, зачем ворота? — спросил Гриша. — Это шлюз маленький.
— Замечательный шлюз! Мировой!
— Что ты, он уже сто лет тут стоит! Допотопный. Эту долину перед войной решили больше не засевать. Тут хотели настоящую плотину строить. Война проклятая помешала… А сейчас пришлось и за эту долину взяться! Сам знаешь, сколько народу теперь Узбекистан кормит, сколько сюда съехалось. Да и фронту отсюда эшелонами продовольствие отправляют. Вот и пригодился наш старик канал!