Мальчик – отец мужчины
Шрифт:
«Бойцы разделялись на две враждующие стороны, смотря по тому, на какой стороне класса сидели; отчего произошло название: выходила на бой сторона на сторону» (Розов, 2007. С. 144).
«Трудно, почти невозможно описать все, что творилось в Покровской гимназии. Дрались постоянно. Дрались парами и поклассно. Отрывали совершенно на нет полы шинелей. Ломали пальцы о чужие скулы. Дрались коньками, ранцами, свинчатками, проламывали черепа. Старшеклассники (о, эти господствующие классы!) дрались с нами, первоклассниками. Возьмут, бывало, маленьких за ноги и лупят друг друга нашими головами. Впрочем, были и такие первоклассники, что от них бегали самые здоровые восьмиклассники» (Кассиль, 1957. С. 54).
Какова природа этих явлений, являются ли они общими для человека и животных, и по каким признакам можно отличить враждебную драку, направленную на причинение вреда противнику, от просто грубой борьбы (rough-and-tumbleplay), «свалки»
Первым обратил внимание на сходство этих явлений знаменитый американский приматолог Гарри Харлоу (1962) при изучении макак резусов, в играх которых широко представлены беготня, преследование, борьба, удары открытой рукой, падения и условная, игровая драка. Маленькие резусы постоянно гоняются друг за другом, явно не намереваясь поймать жертву и делая при этом особое «игровое лицо», изображающее агрессию, но на самом деле шутливое.
Половые различия в силовой игре связаны с гормональными факторами. Крысы-самцы занимаются силовой возней чаще, чем самки, а если новорожденного крысенка кастрировать, разница исчезает. Половой диморфизм присутствует и в соотношении актов «нападения» и «защиты»: самцы чаще нападают, чем защищаются, с половым созреванием игра становится более грубой (Pellis, 2002). Коль скоро силовые игры среди млекопитающих универсальны, возник вопрос: каковы их адаптивные функции? Этологи и антропологи предлагали разные объяснительные модели: а) эмоциональная разрядка, б) упражнение в силе и ловкости, в) создание статусной иерархии, г) отработка копулятивных навыков и позиций и т. д., свыше 30 разных функций.
Южноафриканский этолог Линда Шарп в течение шести лет наблюдала жизнь колонии сурикатов на юге пустыни Калахари (на телеканале «Культура» демонстрировался отличный документальный сериал о жизни этих симпатичных маленьких мангустов). Проследив судьбу 18 пар однополых сиблингов, она зафиксировала общее число, частоту и исход всех игровых схваток между ними. Оказалось, что эта деятельность не влияет ни на социальную гармонию, ни на групповую сплоченность стаи, ни на бойцовские качества и социальный статус отдельного животного. Сурикаты, которые позже, в результате настоящей драки, завоевывали доминирующее положение в своей группе, в детстве участвовали и побеждали в силовой возне не чаще тех, кого они при этом одолевали. Шарп не заметила в силовой возне ни борьбы за статус, ни самоутверждения. Наиболее вероятную биологическую функцию силовой игры она видит в том, что игра способствует развитию коры головного мозга (Sharpe, 2005). Вероятно, это не опровергает других гипотез, тем не менее вопрос остается открытым.
Соревновательные силовые игры мальчиков и мужчин не просто бытовое явление, они ритуализованы и институционализированы в качестве уважаемых видов спорта и связанной с ними индустрии развлечений (футбол, баскетбол, хоккей и т. д.). Успешность в них не только повышает групповой статус мальчика, но и способствует его общему развитию. По данным известного американского психолога Энтони Пеллегрини (Pellegrini, 1993, 2003, 2006), участие в таких играх положительно коррелирует со способностью мальчика решать свои социальные проблемы и с его школьной успеваемостью. Игровое чередование в принятии разных ролей, умение договариваться по принципу «брать и давать», устанавливать иерархию лидеров и исполнителей помогает и при решении учебных задач.
Поскольку всякая энергичная соревновательная физическая активность сопряжена с каким-то риском, многие силовые игры, которые больше всего нравятся мальчикам, вызывают опасения у взрослых, особенно у женщин. Однако сами дети прекрасно отличают силовую возню от агрессии. По наблюдениям Пеллегрини, грубые силовые игры перерастали в акты агрессии лишь в 3 % случаев, а их общий объем составил менее 11 % всей игровой активности мальчиков.
Силовые игры и возня – не проявления агрессии, а способ создания и закрепления дружеских отношений между мальчиками.
Американские психологи Том Рид и Мак Браун наблюдали на игровой площадке естественные взаимоотношения 9 мальчиков от 6 до 9 лет и снимали все происходившее на видео. Взрослые в события не вмешивались, но потом расспрашивали мальчиков, как они понимают и интерпретируют смысл происходящего (Reed, Brown, 2000). За 30 часов наблюдений было записано 10 часов игры, из которых 3 часа были заняты силовой игрой. Характерными признаками ее были: взаимное принятие определенных ролей, наличие «игрового лица», резких движений и чередование ролей жертвы и агрессора. Самая типичная (и, увы, крайне неполиткорректная) игра называлась «Запятнай пидора» (SmeartheQueer). Роль «пидора», которого надо было догнать и запятнать, никаких особых сексуальных ассоциаций и враждебных чувств у мальчиков не вызывала, он был просто условной жертвой преследования, как при игре в казаки-разбойники.
Несмотря на внешнюю грубость и агрессивность, силовая возня выполняет важные коммуникативные функции:
1) позволяет мальчикам без слов объясняться в дружбе и создавать отношения заботы друг о друге;
2) помогает устанавливать интимный телесный и психологический контакт,
3) напоминает ритуализованную игру, требующую специфических знаний;
4) все постоянные игроки знают и соблюдают ее неписаные правила;
5) знание этих неписаных правил отделяет игроков от посторонних, создавая между игроками групповую солидарность.
На 119 силовых эпизодов зафиксирована только одна незначительная травма (мальчик оступился и подвернул колено, ничьей вины в этом не было).
При всей его грубости, силовой контакт не только соревнование, но и объяснение в дружбе, которая молчаливо считается условием участия в игре. В ситуации «куча-мала» невозможно разобрать, кто сверху, кто снизу, часто кому-то бывает больно, но это никого не обижает: «Мы же друзья». Мальчики буквально виснут друг на друге, правила игры позволяют им трогать друг друга так, как это не разрешено или не принято в обычных условиях. Телесная интимность, как и грубоватое подшучивание – одна из привилегий дружбы. Мальчик обычно сам проявляет заботу, не больно ли товарищу, не пострадал ли тот при падении или от неловкого движения, причем взаимное прощение гарантировано. Из последующей беседы видно, что мальчики понимают, что их телесные контакты похожи на объятия, хотя сами они этого слова не употребляют. Тем не менее, тут есть свои ограничения. Неподобающий телесный контакт, например умышленный захват гениталий, способен спровоцировать драку. Характерно, что от игры получают удовольствие все мальчики, независимо от выполняемой игровой роли, а посторонних к игре не допускают.
С возрастом, особенно с началом полового созревания, когда любой телесный контакт приобретает сексуально-эротические тона, семантика силовой возни меняется, появляются дополнительные запреты. Прикосновения к гениталиям табуируются в мальчишеской возне не столько потому, что они болезненны, – болевые приемы мальчики применяют друг к другу постоянно, – сколько потому, что они вызывает сексуальное возбуждение, а вместе с ним подозрение в гомосексуальности. Тем не менее, а может быть именно поэтому, эти запреты часто нарушаются, придавая игре дополнительную прелесть.
Женщины, не прошедшие школы мальчишества, таких игр не понимают и не одобряют. Опрошенные социологами свыше 200 воспитательниц детских садов и учительниц начальных классов сказали, что считают подобные игры опасными и агрессивными и стараются их предотвращать, запрещать или останавливать. А для мальчиков это необходимая школа эмоционального общения.
Маленькие мальчики почти так же нежны и ласковы, как девочки, но после трех лет проявление подобных чувств им категорически запрещено. Нежность к сверстникам загоняется в подполье, силовая возня – единственный законный способ ее проявить, не рискуя показаться женственным. Условная агрессия – «камуфляж выражений интимности и заботы». Одиозное «квир» в названии игры обозначает не столько гомосексуала, как во взрослом языке, сколько неженку, плаксу. Для мальчика такое поведение недопустимо. Если две семилетние девочки, расставаясь, обнимутся и поцелуются, все сочтут это нормальным, а семилетним мальчикам сразу же скажут, что так делать нельзя, нужно ограничиться рукопожатием. Зная, что ласково прикасаться друг к другу им нельзя, мальчики проявляют свою нежность в форме толчков.
Те же правила действуют в языке, порождая особый мужской юмор, когда с друзьями и о друзьях говорят преимущественно в грубоватой, «сниженной» форме. «Отношения подшучивания», которые уже много лет изучают этнографы, едва ли не универсальная форма социальной и психологической интимности между мужчинами (Артемова, 2006).
Запрещать мальчикам силовую возню не только нелепо – они не послушаются, – но и вредно. Не исключено, что с ее помощью можно даже улучшить коммуникативные свойства наиболее агрессивных мальчиков. Важно лишь следить за тем, чтобы не было а) причинения физического вреда и б) постоянной виктимизации, когда определенным детям всегда достаются зависимые, подчиненные роли, которые становятся частью их постоянной эго-идентичности и могут способствовать развитию таких сексуальных пристрастий, как «связывание и дисциплина» и «доминантность и подчинение». Однако возможности взрослых в этом отношении ограниченны.
Любовь к острым ощущениям, новизне и риску, подобно соревновательности и агрессивности, имеет биоэволюционные истоки (Pawlowski, Atwal, Dunbar, 2008). Без потребности в новизне и тяги к освоению необычного человеческий род не мог бы развиться и распространиться по Земле. Охота и война, которыми занимались в первую очередь мужчины, невозможны без авантюризма. Но чрезмерная отчаянность может не способствовать выживанию и сохранению популяции, поэтому любовь к острым ощущениям неодинаково распространена у разных индивидов и в разном возрасте и неоднозначно оценивается культурой. Эти качества, подкрепленные соответствующими гормональными процессами (секреция тестостерона и адреналина), типичны для молодых мужчин, которые гораздо охотнее женщин принимают на себя риски при конфликтных ситуациях, в сексуальном поведении, при вождении автомобиля, несчастных случаях, азартных играх, принятии финансовых решений и т. п. Женщины находят рискованные ситуации более напряженными и стрессовыми, чем мужчины.