Мальчик со шпагой (сборник)
Шрифт:
Лейтенант пожал плечами.
– Скажите это руководителю клуба.
– Но вы обязаны наводить порядок!
Серёже показалось, что лейтенант заговорил со скрытым удовольствием:
– Видите ли, если бы здесь было нарушение законов, пьянство, драка, дебош, я бы вмешался. Но здесь два руководителя разных организаций не могут прийти к одной точке зрения. Это ведомственный спор. Я тут ни при чем.
Он кивнул милиционерам:
– Пошли.
Сыронисский сказал вслед:
– Тогда мы уберем
Лейтенант оглянулся.
– Не советую, – веско произнес он. – Очень не советую. Вы можете нечаянно толкнуть или поцарапать мальчика.
– Тогда что же мне делать?
– Договаривайтесь, – обронил лейтенант и вышел.
Сыронисский опустился на стул.
– Хорошо, – покладисто сказал он. – Мы будем ждать, пока вашему часовому не надоест.
Митя впервые вмешался в разговор.
– Нас сорок восемь человек, – вежливо сказал он. – Мы можем меняться через полчаса. Круглые сутки.
Минуты три все молчали.
– Ладно, ребята, – сказал наконец Олег. – Выйдите во двор, подойдите к окну кают-компании.
Ребята послушались. Серёжа задержался. Олег подошел к Мите:
– Дай ключ.
Он открыл дверь, подтолкнул Митю в кают-компанию, зашел сам. Замок щелкнул изнутри. Серёжа выскочил во двор.
Олег распахнул окно.
– Принимайте вещи, – хмуро сказал он. – Не можем мы, в самом деле, дежурить день и ночь. Пока заберем, что нужно, а потом пойду к начальству.
Он стал подавать барабаны. Данилка, Рафик, Нега повесили их на себя. По две, по три штуки. Но скоро подоспели остальные барабанщики, разобрали свои инструменты.
Олег стал подавать рапиры.
Сыронисский и Стихотворов вышли на крыльцо.
– Между прочим, ваше оружие куплено на деньги домоуправления, – заметил Сыронисский.
– Не все, – сказал Олег. – Восемь рапир – мои.
– Странно вы себя ведете, Олег Петрович, – мягко заговорил Стихотворов. – Только усугубляете дело. Комиссия все это будет учитывать.
– Представляю, что это за комиссия, – усмехнулся Олег.
– Обычная. Товарищи из уличного комитета, методисты, представители…
– И ни одного комсомольского работника. Ни одного человека из родителей наших ребят!
– Вы что же, не доверяете нашей общественности?
– Я не доверяю Сенцовой и ее приятелям. Вам, кстати, тоже.
– И это вы говорите при детях!
Олег подал Мите кинопроектор. Затем протянул Генке зачехленный флаг. Генка взял его на плечо. Митя и Серёжа встали по сторонам от Кузнечика. Олег оперся ладонями о подоконник и легко выпрыгнул на улицу. Сыронисский подошел и протянул растопыренную ладонь.
– Все? Теперь прошу ключ.
Олег молча поднял на шнурке плоский ключик. Он качался над ладонью Сыронисского, и пальцы у того выжидательно шевелились.
Олег зашвырнул ключ далеко-далеко. За тополя, за забор.
– Мальчишка! – крикнул Сыронисский.
– Ломайте дверь, – сказал Олег. – Вам не привыкать.
Они шли к дому Олега. Их группа напоминала остатки разгромленной армии. Олег молчал. Ребята тоже молчали. "Как во сне, – подумал Серёжа. – Идем, смотрим, а все будто ненастоящее". Действительно, то, что случилось, даже в голове не укладывалось. Жили, работали, смеялись, сражались, радовались. Никто не верил, что может так: трах – и кончиться.
Димка подошел к Серёже и шепотом спросил:
– Как мы теперь?
Олег услышал.
– Барабаны возьмете себе домой, – сказал он. – Рапиры потом возьмут капитаны. Ну… и все остальное распределим. А там посмотрим.
Их догнала желтая милицейская машина. Выскочил на тротуар смуглый лейтенант.
– Олег Петрович, подождите… Вы не помните меня? Мы встречались.
– Да? – сухо сказал Олег.
– Вы, наверно, забыли. Я к вам в интернат, в Красный Берег, двух пацанов привозил.
– А, помню, – сказал Олег. – Было дело.
Все медленно двинулись дальше, и лейтенант пошел рядом с Олегом.
– Я все понимаю, – сказал он. – Только ничего нельзя было сделать… Я, когда мальчишкой был, у нас такие деятели во дворе волейбольную площадку загубили. Куры, говорят, пугаются и белье сушить негде. Мы – знаете что? – в газету тогда пошли. Почему бы вам не пойти в газету?
Серёжу словно толкнуло! Как он мог забыть! Газета! Алексей Борисович!
Всадники…
– Олег! Я знаю, что делать! Я завтра же…
7
Утро было ветреное, влажное, с проблесками солнца, которое то и дело выскакивало из-за быстрых клочковатых облаков. На газонах, среди рыжей травы, дотаивал ноздреватый снег.
Асфальт был мокрый. Двухэтажный особняк, в котором помещалась редакция, отражался в нем, как белый пароход в темной реке. А несколько разнокалиберных автобусов, стоявших у редакции, были похожи на катера.
Серёжа перешел дорогу и толкнул тяжелую дверь.
"Лишь бы Алексей Борисович никуда не уехал", – подумал он.
В бледно освещенном вестибюле было много людей. Одни стояли группами, другие суетливо проходили в разные концы. И Серёжу кольнула тревога. Было что-то непонятное в поведении людей. И только через несколько секунд Серёжа понял: они все молчат или говорят очень тихо. Столько людей – и такая приглушенность. Словно все боятся чего-то.
"А может быть, так полагается, – подумал Серёжа. – Может быть, нужно для работы, чтобы всегда в редакции стояла тишина?" Но как-то не вязалось это с Алексеем Борисовичем, с его веселым характером, с его улыбкой.