Мальчик со шпагой (сборник)
Шрифт:
Домой Серёжа вернулся в сумерках.
– Сергей, в чем дело? – жестко спросил отец. – Вчера ты убежал с уроков. Сегодня прогулял весь день. Из школы звонят! Хоть в милицию заявляй!.. Что случилось? Что было вчера и сегодня?
Серёжа стащил куртку, медленно повесил на крючок. Голова кружилась от голода и усталости.
– Вчера, – сказал он, – разгромили у нас отряд…
– Это я знаю. Но при чем здесь школа? Ты пропустил два дня.
– Я с утра в редакцию пошел, к Алексею Борисовичу…
– Сергей, ты это что… Это правда?
– Да… Потом я познакомился с Ларцевым. Это друг Алексея Борисовича. Я ему про отряд рассказал. А потом мы с ним поехали к Олегу. Надо было скорее. Надо же спасать "Эспаду"…
Серёжа сел на табуретку, и наступило молчание, которое они с отцом лишь изредка разбивали короткими вопросами и ответами: "На кладбище ездил?" – "Да". – "А что с Алексеем Борисовичем?" – "Сердце". – "Ты не знал?" – "Нет".
Наконец папа сказал:
– Я понимаю. Но позвонить домой, чтобы люди с ума не сходили от беспокойства, ты, наверно, мог…
– Не догадался. В голове такой звон… Ты не ругайся, папа.
– Да я не ругаюсь. Ваша завуч ругается, звонила мне… Ужинай и ложись, ты прямо черный от усталости… Постой, позвони сначала Генке, а то он извелся из-за тебя.
Завуч Елизавета Максимовна грохнула указкой по столу
– Пусть там, на задних партах, помолчат, пока я говорю! Иначе будем говорить по-другому! Я спрашиваю не вас, а Каховского. Как он посмел самовольно посреди урока уйти из класса? Как он посмел прогулять два дня? Без всякой причины!
На задних партах не хотели молчать.
– Ничего себе: без причины! – громко сказал Павлик Великанов. – У людей клуб громят, а они сиди и задачки разбирай!
– Великанов! Помолчи, будь любезен! Никто ничего не громил, к вашему сведению. Их клуб закрыли по решению руководства. И раз его закрыли, значит, надо!
– Кому надо? – спросил Серёжа. – Сенцовым надо? Тетушкам разным, которые жалобы пишут? Они хотят, чтобы мы цветочки поливали, а вместо клинков чтоб вязальными спицами работали!
Елизавета Максимовна помолчала и сказала негромко, даже печально:
– Каховский, Каховский… Что с тобой случилось? Ты мог стать гордостью школы. А ты…
– А что он? – вежливо спросила Люся Колосницына.
– Что он? – доброжелательно переспросила Елизавета Максимовна. – А вы сами не знаете? Его постоянные выходки! В течение всего учебного года. История с дежурной, история с дневниками, его постоянное вмешательство в дела второго класса… Его грубость с учителями, опоздания, прогулы…
Вмешался Кузнечик. Отчетливо и громко он сказал:
– У него друг умер.
– Перестань! И будь добр не перебивать! Друг… Я понимаю. Но
"Ей ничего нельзя объяснить, – подумал Серёжа. – Она и слушать не хочет. Она все знает заранее".
– Это не случайный знакомый, – сказал кто-то с третьего ряда. – Он про Серёжку в газету писал.
Елизавета Максимовна будто даже обрадовалась:
– Вот-вот! В газету писал! Потому и друг? Лучше бы он написал о его выходках, хороший получился бы фельетон. И пользы больше было бы. Кстати, Каховскому не следует слишком часто напоминать о газете и об этом случае. Один смелый поступок не оправдывает множества других – безобразных!
– А когда я напоминал? – удивленно спросил Серёжа.
Но Елизавета Максимовна его не слышала. Она продолжала:
– В этой газете к тому же написано, как наш герой, воспользовавшись своими приемами, избил палкой товарища по школе…
– Товарища? – громко спросил Кузнечик. – Подонок он, а не товарищ.
– Медведев! – Елизавета Максимовна снова грохнула указкой. – Будь любезен запомнить: в нашей школе нет подонков! Здесь все – наши учащиеся ! А Сенцов – гордость своего класса. Учится без троек, выпускает стенгазету… Пусть Гармашева подтвердит, если не верите.
Председатель совета дружины Вика Гармашева присутствовала на собрании. Ее пригласили, чтобы знала, какие дела творятся у шестиклассников. Она слегка пожала плечами, словно хотела сказать: тут и подтверждать нечего, всем известно.
– Подумаешь, "гордость", – сказал Генка. – Трус он, к шпане подлизывается. Чтоб такой гордостью стать, надо свою гордость подальше спрятать.
Невоспитанный Мишка Маслюк шмыгнул носом и добавил:
– Если так, то у нас всяких гордостев в классе больше половины. Без троек учатся и стенгазету делают по очереди.
– Вашему классу гордиться нечем! – отрезала Елизавета Максимовна. – Разболтались – дальше некуда. Пользуетесь, что Татьяна Михайловна гриппом болеет. А тебе, Маслюк, вообще… С двойки на тройку перекатываешься… Я поражаюсь настроению, которое царит в классе. Вместо того чтобы принципиально обсудить Каховского, вы его покрываете.
– И меня, – сказал Кузнечик. – Я вчера тоже три урока пропустил. По этой же причине.
– И тебя, – согласилась Елизавета Максимовна. – Но Каховский – прежде всего. Он инициатор… Анатолий Афанасьевич по мягкости характера прощал ему многие фокусы. Надеялся, что Каховский образумится. Напрасная была надежда… Ладно! Пока Анатолий Афанасьевич в больнице, его замещаю я. И решать буду по-своему. Легко вы не отделаетесь.
– Нам легко и не надо, – сказал Генка. – Надо, чтобы справедливо.