Мальчики
Шрифт:
Жарик уже первый раз освободился, мы с ним отправились к двум крошечным воспитанницам ПТУ, снимавшим квартиру в том самом доме напротив школы, где жил Мазур. Между нами было условлено, что мы постучимся в дверь и скажем: "Спустилась ночь". А девочки из-за двери ответят: "Куку" – и впустят нас в квартиру. Если дома окажется хозяйка, то мы будем выдавать себя за двух кузенов, приехавших в гости из Арсеньево. И вот, когда мы обсуждали эту ловкую тактику, за нами увязался невменяемый Мазур.
Он брел за нами и выкрикивал из темноты оскорбления, предлагая
Жарику разобраться, но Коля отвечал невероятно
Во времена сухого закона, когда мужики в нашей единственной пивной стали обсуждать старшего брата Мазура, я спросил, не слыхали ли они про младшего, Олега. Мужики отвечали, что Мазур-младший опять сидит, но, к сожалению, он стал слишком нервный и с ним очень трудно общаться. Недавно, к примеру, он ни за что выбил глаз шнырю.
Незадолго до всей этой эпопеи с убийствами Жарик предложил мне зайти в гости к Мазуру, но я отказался. Я сказал, что Мазур, на мой взгляд, слишком отмороженный, с такими уголовниками не знаешь, как себя вести и что можно сказать. Коля уверял меня, что Мазур теперь совсем другой. Он стал нормальный, добрый малый и будет очень рад меня видеть.
Вскоре Мазура до смерти забили другие бандиты.
В классе годом моложе учился некий Илюха, удивительно похожий на картинку из учебника "Мальчик из пещеры Тешик-Таш", то есть, на петикантропа. Несмотря на юный возраст, он входил в число сильнейших мальчиков школы, а кое-кто поговаривал, что он сильнее самого
Жарика. Однажды этот Илюха вызвал на поединок моего друга Сидора и стал при этом применять какую-то непривычную тактику: подпрыгивать, держа руки у подбородка. Сидор, будучи на голову выше Илюхи и никак не слабее, на всякий случай стал подпрыгивать тем же манером, и поединок закончился ничем, как дуэль Пушкина с Вильгельмом
Кюхельбекером.
С той поры, стыкаясь, все стали точно так же подпрыгивать и куцо выкидывать руки вперед, вместо того, чтобы со всего размаха залепить в ухо "открытой перчаткой", как того требовала национальная традиция великороссов. Выяснилось, что в нашу школу приходил вербовать учеников тренер общества "Трудовые резервы" Роман Каристе, и мальчики толпами пошли записываться на бокс, как потом пойдут на каратэ.
Студеным осенним утром, когда лужи уже покрылись слюдой, но мы щеголяли в кедах и пиджаках, я заколол на первый урок и пошел записываться на бокс с Тараном и ещё кем-то из класса. Медицинские справки нам, не глядя, выдали в школьном медицинском кабинете, и мне удалось скрыть свою близорукость. А вскоре выяснилось, что в той же секции, но в разные смены занимаются несколько человек из шестого
"Б", и из седьмого класса, и даже один десятиклассник из нашей школы.
Как обычно бывает в подобных секциях, количество энтузиастов заметно поубавилось после того, как тренер нарочно погонял нас до боли в мышцах. Другие ушли после первых ударов по лицу. А до конца года "дожили" единицы, и не самые бойкие. Чуть ли не после второй тренировки, выходя из манежа, Жарик цинично закурил и заявил, что от этого бокса никакой пользы. Если малый смелый, он и без бокса будет хорошо драться. А если он сраный, то его на боксе ещё сильнее запугают.
Признанные драчуны завязали первыми. Когда я спросил Романа об
Илюхе, который казался
Роман казался нам глубоким стариком, думаю, ему было под пятьдесят. Он говорил с заметным эстонским акцентом. Когда мы сачковали за мешками, он подкрадывался на своих упруго подогнутых боксерских ногах и зверски щипался пальцами, сильными, как орлиные когти. Однажды он тренировал меня на лапе, нечаянно отвел руку от лица и я со всей силы врезал ему в челюсть. Я был в ужасе, но ничего особенного не произошло. Его лицо было настолько отбитым и аморфным, что на нем ничего не отразилось.
При упоминании довоенной Эстонии Роман как-то грустнел и говорил, что жить теперь стало гораздо лучше, при капитализме мальчишки не имели того, что имеем мы. Поскольку он начинал заниматься боксом в буржуазной стране, то мы предполагали, что он был профессионалом, то есть существом той же породы, что Кассиус Клей. Но когда мы восхищались Романом при нашем бритоголовом, узколобом, монголоидном учителе физкультуры по прозвищу Али-Баба, тот ревниво возражал:
"Роман не тренер". И скромно добавлял, что сам он бывший боксер и когда-то ему в городе не было равных.
Действительно, Роман Александрович, наверное, был не очень правильный тренер. Когда кто-то на тренировке начинал драться слишком яростно, он делал замечание: "Бить надо на соревнованиях, а своих нечего бить".
Мы занимались на балконе манежа, где был установлен ринг, висели мешки и груши. Перчатки сушились на деревянной панели у батареи и издавали тревожную вонь, сопоставимую только с резким духом конюшни.
Некоторые перчатки истлели и расползлись на ладонях, из них сыпалась труха, а иногда даже торчал большой палец. Этот палец я отбивал при боковом ударе.
Периодически Роман заставлял нас зашивать перчатки и штопать ринг, чтобы мы не спотыкались о прорехи и не переломали себе ноги.
Когда у тебя минус пять и ты ходишь без очков, это нелегко, но в общем хорошее зрение здесь не понадобилось. Руки сами видели все, что нужно.
К сожалению, Жарик оказался в чем-то прав, и от занятий боксом чуда не произошло. Когда я бил на тренировке по мешку, мне казалось, что я наношу удары чудовищной силы, от которых, без перчаток, человек может просто погибнуть. Но в тех случаях, когда я пробовал эти "правильные" удары на улице, ничего особенного не происходило.
Никто не падал как подкошенный, а просто тряс головой или тер ушибленное место. Мои мускулы не так уж выросли, я не производил устрашающего впечатления, и девочки не верили, что я чем-то таким занимаюсь. Да и сам я не перестал опасаться тех, кого побаивался раньше.
Все же я принял участие в каких-то небольших соревнованиях. Перед выходом на ринг судья почему-то объявил, что я провел двенадцать боев, из которых выиграл десять. Удары ослепили меня алыми вспышками. Голова зазвенела как футбольный мяч. Я загораживался, выкидывал руки в неподъемных перчатках, задыхался и мечтал, чтобы это скорее прошло. Потом его нападение кончилось, мои кулаки несколько раз приятно ударились о твердую кость его головы, он спасовал и оказался испуганным, даже больше, чем я. Кое-как я дотерпел до гонга. Меня почему-то объявили победителем.