Мальчишки, мои товарищи
Шрифт:
– Ну, что? – сказал Петька. – Перешёл он этот самый рубикон?
– Факт, – сказал Тимка. Тогда Клякса остановился. И все тоже остановились. Клякса повернулся и нерешительно поднял лицо.
– А это?
– Что? – удивились все.
– Ну… Это, – он неловко ткнул пальцем в щёку, где оставила дорожку слезинка.
– Это не считается, – решил Тоник. – Правда, ребята? Это же не от страха. Это так…
И Клякса облегчённо улыбнулся, потому что все сказали, что эта случайная слезинка не
5. СТЕНГАЗЕТА
1
– За что мне на старости лет такое наказанье? – плачущим голосом спрашивал дед. «Наказанье» сидело на шкафу и, подымая клубы пыли, ворошило старые журналы. С досады оно отмахивалось от деда ногой.
– Ты ногами не дрыгай! – вдруг закипятился дед. – Слезь! Слышишь, Римка, лучше слезь, говорю!
– Я ищу краски, – объяснила Римка. – Понимаешь, краски нужны до зарезу!. Я их весной сюда закинула. Ого, вот они…
– Вот возьму удилище да как вытяну тебя! – пообещал дед.
Римка с грохотом прыгнула на пол.
– Какое удилище? – поинтересовалась она, отряхивая пыль с сарафана.
– Тебе не все равно? Березовое.
Римка пожала плечами.
– Ты же его на той неделе сломал.
– Сломал! Я могу и сломанным.
– Ну-у… Сломанным не то, – вздохнула Римка, будто очень жалела, что дед лишен удовольствия вытянуть ее целым удилищем длиной в три метра.
– Вот приедет отец, приедет мать, – пообещал дед, – все как есть будет рассказано. Вон какой разгром от тебя!
Римка не слышала угроз. Она умчалась в другую комнату. Краски весело брякали в плоской железной коробке.
Серый кот Аркашка ходил по двору и думал, что бы такое слопать. Его не кормили с самого утра, и поэтому свою кошачью жизнь Аркашка считал совсем пропащей.
– Киса… киса… и ласково сказал Тика. Аркашка повернул голову и прищурился. Конечно, Тимке доверять нельзя. Вчера он швырнул в Аркашку старым валенком, когда тот хотел сожрать червей, накопанных для рыбалки. Но сейчас в руке у Тимки была колбасная кожура. А кожура – не валенок, ее не швыряют, а едят.
– Киса… – снова позвал Тимка, И Аркашка решился. Он приблизился прыгнул на скамейку и сел рядом с Тимкой.
– Жри, – сказал тот. Внутри у Аркашки загудело от удовольствия. А Тимка незаметно вытащил из кармана сверкающие ножницы. Аркашка давился кожурой. Ее было много. Когда Аркашка с ней покончил, Тимка остриг ему почти полбока.
– Живешь ты как тунеядец, – рассуждал Тимка. – Спишь да воруешь. А тут мы хоть кисточку для красок из твоей шкуры смастерим. И то польза.
Аркашка урчал и ждал добавки…
Лист ватманской бумаги на потолке закрывал то место, где
Лист был приколочен восемью гвоздиками. Но сейчас он висел только на одном, да и тот Петька старался выдернуть плоскогубцами.
Петь стоял на стуле, стул на хромоногой табуретке, а табуретка на столе. Петькин брат Клякса держал табуретку за хромую ногу.
– Держи крепче, – говорил Петька, расшатывая гвоздик, – а то ка-ак…
– У меня нос чешется, – хныкал Клякса. – Я почешу чуть-чуть? Ну, Петька! Можно?
– Я тебе почешу! Не смей отпускать!
Клякса отпустить табуретку не посмел. Но он решил почесать нос о ее хромую ногу. И табуретка отомстила за это…
Несколько секунд перепуганные братья лежали на полу. Потом на них с легким шорохом спланировал ватманский лист. Тогда Клякса сел, потрогал затылок и заморгал.
Петька, стоя на четвереньках, внимательно осмотрел бумагу. Потом покосился на брата.
– Ты зачем собрался реветь? Листок-то уцелел.
Клякса заморгал сильнее
– Затылок, – сказал лон хнычущим голосом.
– Ничего, – утешил брат, – затылок, кажется, тоже целый.
– Ну, мам… – уныло говорил Тоник.
– Никаких «мам»! Забыл, что тебе отец сказал?
– Ну что он сказал…
– То, что будешь сидеть дома в субботу, воскресенье и понедельник. Хватит с тобой нянчиться. А если станешь канючить…
– Я не канючу, – поспешно отступил Тоник. – Я просто та, говорю.
Но через пять минут начал он снова:
– Я же не гулять прошусь. Стенгазету надо выпускать.
– Выпустят без тебя, – отрезала мама. – Раз виноват, сиди дома.
– Арестованным тоже прогулки разрешают.
– Гуляй по комнате.
– Очень весело…
– Ан-тон!
Тоник вздохнул и уселся на подоконник.
– Второй десяток лет пошел как я Антон, – пробормотал он еле слышно. Никто не обратил на это внимания. Только с этажерки сочувственно смотрел коричневый медвежонок. Но он был фарфоровый. И на самом деле не было ему дела ни до «ареста» Тоника, ни до стенгазеты.
2
История со стенгазетой началась, когда Тоник ударил по мячу. Он здорово по нему ударил, только мяч почему-то полетел не вдоль улицы, а через забор.
За сколоченным из неструганных досок забором поднимались красные этажи недостроенного дома. Над этажами поворачивал свою жирафью шею башенный кран. Какой-то каменщик бесстрашно стоял на краю стены и что-то кричал крановщику, ругал его, наверно, за нерасторопность. В общем, было ясно, что люди заняты серьезным делом и ни кто не станет перекидывать обратно мяч.