Малец
Шрифт:
В тот же день переехал на подворье купца, где мне выделили чуланчик размером полтора на два метра, с широкой лавкой, ну хоть здесь мне не придется в позе эмбриона лежать.
Ладно, первую задачу я выполнил, теперь надо дождаться сибирских купцов, а покинуть Москву я смогу только с ними, и при первой возможности удирать из столицы, потому как в скором времени грянет стрелецкий бунт, а под это дело, насколько мне известно, многих купцов хорошо пограбят. Очень не хочется попасть в жернова истории, а с началом бузы Ромодановскому будет совсем не до меня.
И кстати, мир тесен, во время очередной вылазки с купцом нос к носу столкнулся с Андреем Раевским, оказывается, он гостит у своего дяди на соседнем подворье. Интересно, дядька у него тоже купец?
Бунт
Князь-кесарь Фёдор Юрьевич находился в тяжких раздумьях - не благоволит ему царь, вроде бы и почитает за своего, вон даже князем-кесарем объявил, но в шутку, а потому бояре хоть и не говорят ему впрямую, но меж собой потешаются. И старания его в борьбе со скверной инакомыслия Петр не оценил, совсем не оценил, вон даже письмо из Англии отписал, где без всяких окольностей зверем назвал, де еще и в пьянстве обвинил. Что до дыбы, то необходимость, кнутом не всегда правду выбить можно, а так вздернул несколько раз на дыбе, отлил водой и спрашивай о чем хочешь, редко кто после этого соловьиными трелями не станет разливаться. А про пьянство, так это совсем напраслина, разве ж это пьянство несколько раз в день горло смочить, при такой работе без кружки вина совсем тяжко станет - в пыточных печей нет, и сидеть там подолгу, несмотря на две шубы, не получается. Правда иногда сильно упертые попадаются, тогда приходится каленым железом пытать, хоть какое тепло от жаровен.
Хорошо бы какой опасный заговор раскрыть, может быть тогда молодой царь отметит старания своего верного слуги? Но где этот заговор взять, уже всех кто позволял себе косо взглянуть извели, и Софья молча сидит, ни слова против, будто ей все-равно. Но на самом деле это не так, не смирилась сестра Петра со своим положением, ой не смирилась, верно мыслит как снова бунт учинить. Эх думы тяжкие.
Руки князя сами собой потянулись к золоченому кубку с хмельным. Вино не помогло, только еще хуже стало, и мысли снова свернули в темные закоулки души. Как только Петр отъехал с великим посольством, князь вместе с Шеиным и Гордоном затеяли перетасовку стрелецких полков, часть из Москвы отправили с глаз долой, а тех, кто должен был с Азова вернуться, на польскую границу, надо было прикрыть от вечно недовольных поляков западные рубежи. Вот только небольшая накладка получилась, в казне на жалование стрельцов после отъезда царя денег не осталось, планировалось хлебным жалованием отчитаться, да неурожай случился. Задержки с жалованием и раньше случались, но в этот раз все много хуже, стрельцы ведь не по домам сидят, где могли на свои хозяйства опереться, а в походе потому и возникло роптание в полках, оно понятно, голодать никому не хочется. Вон уже около двух сотен представителей полков с челобитной в Москву заявились, кипят потихоньку, но дальше обивания порогов Шеина не двинулись.
Тут, в голове мелькнула какая-то интересная мысль, но поймать ее и обдумать Ромодановский не успел, хотя остался след надежды, а раз так, то нужно ее снова отловить. Через некоторое время повеселевший князь вызвал своего подручного Коровкова:
– Вот, что, - начал он инструктировать Любима, - в Москве выборные от стрельцов появились, челобитные Шеину доставили, однако ж, думаю, тут скверна бунта зреет с Софьей во главе, но свидетельств у меня нет. Ты вот что, найди пару людишек, пусть покрутятся меж стрельцов, намекнут, что неплохо бы было челобитную до царевны доставить, а там и настоящие заговорщики откроются.
– Так может в допросную кого из выборных, там все сразу известно станет?
– Предложил сотник.
– Можно и так, - согласился князь, - да только мнится мне, что не все из них истинный замысел ведают, надо вернее узнать.
– Сделаю, - коротко ответил Любим, - есть у меня на примете толковый человек из стрельцов.
– Вот и сделай, - кивнул Ромодановский, - только смотри, здесь осторожней надо, а то еще на нас подозрение падет, поэтому, как дело сделает пусть ко мне идет, нечего ему потом по граду толкаться.
– Так чего, служивые?
– Разорялся перед стрельцами Ванька Межин.
– Ну отнесли вы челобитную Шеину, и что толку? Ничем он вам помочь не сможет, потому как казне не воевода.
– Ну а чего предлагаешь, Ромодановскому предать? Или вообще немцу снести?
– Сразу спросили его.
– Не будет немец нашим жалованием заниматься, - отрубил выступающий стрелец, - надо царевне Софье отписать, она найдет на это крапивное семя управу.
– Ты думай, чего говоришь, - сразу вскинулся один из стрельцов, - пока мы с челобитной к Шеину, да князю, то крамолы нет, а как к Софье, так нас измене обвинят.
– Да, какая ж то измена? Заступиться просим.
– Продолжал гнуть свое Межин.
– Да и вспомните, в полках тоже хотели царевне отписать, она к нам хорошо относится.
– Хотели, да не отписали, - снова возразил стрелец, - а ты предлагаешь за всех слово держать не спросивши.
– Так на что нас выбрали? Чтобы мы делом в Москве занялись, а не лаялись тут по кабакам.
Уступили стрельцы напору, хоть и не хотели они изначально к Софье с челобитной идти, но уговорил черт языкастый Ванька Межин. Да и как было не поверить служивому, ежели он сам вызвался к Софье челобитную доставить, только троих с собой просил отправить, одному, мол, трудно будет охрану преодолеть.
– Ну?
– Ромодановский вперил глаза в сотника, как только тот плотно прикрыл дверь.
– Написали стрельцы челобитную Софье, - кивнул Любим, - с самой царевной не встречались, но через Марфу, сестру, передали.
– Вот, оно как, - напрягся князь, - ответное письмо было?
– Нет, не писала им Софья ничего.
– Ну, того мы знать не можем, - тут же возразил Ромодановский, - а человечка своего пришли, надобно его слова в бумаге записать. И к Гордону езжай, пусть преображенцев в Москву ведет, да имает всех выборных от полков стрельцов, скажешь измена.
Дождавшись, когда сотник выскочит со двора, князь вызвал своего подручного:
– Сегодня должен здесь один из стрельцов появиться, - заявил он ему, - так ты его в подвал сразу определи, да Сашке Вялому скажи, чтобы крепче вязал, не должен он отсюда ни при каких случаях выбраться. А я вечерком навещу татя, поспрошаю на дыбе, уж слишком много вопросов к нему накопилось.
Иван Менжин заявился на двор Ромодановского в аккурат после полдня, охрана его пропустила без особого выяснения кто, да откуда - заранее предупредили.
– Ну, пойдем к князю, служивый?
– Встретил его у дома-дворца порученец Ромодановского.
– Хочет он тебя поспрошать кое о чем. За мной иди.
Они прошли на задний двор и двинулись к крепким постройками из толстых бревен:
– Так это, а чего князь не в доме?
– Забеспокоился Иван, уж слишком подозрительным ему казалось, чтобы князю приспичило тащиться на задний двор.
– А, - махнул рукой провожатый, - в доме князь живет, а здесь службу исполняет. Да ты не тушуйся, сейчас сам все увидишь.