Маленькая Французская История и другие рассказы

Мальцев Дмитрий

Актёры кланяются, зрители долго их не отпускают. Актриса, сыгравшая сестру Мехлиса, выходит из служебного входа, достаёт сигарету. К ней подходит молодой человек с букетом, извиняется и вручает букет:

– Здравствуйте, меня зовут Мехлис, я очень люблю ваши спектакли.

Актриса искренне улыбается, они долго разговаривают и смеются куда-то в ночь.

Натурщица

Ксения работала натурщицей с семнадцати лет. Она без стеснения представала перед теми, кому нужны были её услуги, полностью нагой. Отца у неё не было, у матери такая деятельность никаких возражений не вызывала – она сама выросла в среде людей искусства и воспитанием дочери занималась

только в случае крайней необходимости.

Ксения окончила школу без каких-либо успехов, учиться она не любила и не хотела. В отличие от многих натурщиц, тем не менее, Ксения обладала довольно острым умом. В отличие от многих натурщиц, Ксения редко заговаривала с художником в перерывах. Так что, вела она себя весьма профессионально.

В будние дни она позировала для студентов, выходные старалась тратить на частных художников (и скульпторов). После позирования выходного дня у неё, обычно, случались громкие и нетрезвые вечера в компании компании вышеуказанных художников.

Ей было около двадцати, и такой образ жизни ещё не сказался на её практически идеальной внешности, которую стоило бы описать, но я не вижу в этом смысла.

На одной выставке было сразу два портрета, написанных с неё. Ксении было приятно. Можно подумать, что люди узнают моделей, когда те сами приходят на выставки, но это случается крайне редко. Ксения не гналась за славой, она просто получала удовольствие от исполнения своего образа чей-то кистью/руками/проч.

Сошёл снег, и установилась тёплая погода. Субботним днём Ксения явилась к художнику домой. Она разделась, он попросил её присесть на край стола. Солнце обрисовывало листву на стенах комнаты, было тепло, пахло весной. Через каждые двадцать минут натурщица делала перерыв. Прошло два часа, не было сказано ни одного слова. Через четыре часа работы, Ксения попросила посмотреть на то, что получалось.

– Пожалуйста! – художник улыбнулся.

Художница посмотрела на результат работы – возле мольберта стояла пара эскизов, на них не было никакого намёка на женскую фигуру. Ни в каком понимании этого слова. Так же не было женской фигуры и на главном холсте. Абстрактно её туда вместить так же не получалось. Живопись больше напоминала пейзаж, без каких-либо намёков на антропоморфизм. Ксения удивилась и немного испугалась:

– Я не совсем понимаю....

Художник снова заулыбался в тон весеннему солнцу:

– Вас здесь нет, не переживайте, Ксюша.

– Ксения.

– Я прошу прощения.

Ксения глянула на художника, ей захотелось немного прикрыть свою наготу, чем раньше она занималась только тогда, когда ей становилось холодно.

– Я вам нужна для вдохновения?

Художник закачал головой:

– Я бы так не сказал.

Натурщица начала серьёзно переживать, и это не прошло мимо живописца:

– Я прошу вас, не бойтесь меня. Женщины меня не интересуют вовсе.

Ксения замялась:

– Ах… но…

– Мужчины тоже. Я выдумал вас и вашу биографию, чтобы работалось веселее. В такую погоду хочется чего-то живого. Я уже почти закончил, так что вы мне больше и не нужны.

Художник продолжил писать. В комнате, кроме него, никого не было.

К вечеру он поставил подпись – картина ему очень понравилась.

Он убрал краски и пошёл дышать весенним воздухом на набережную.

Василий

Расскажу вам историю одного человека. Настоящего имени его я вам не раскрою – скрою, придумаю какое-нибудь другое. У меня с именами плохо, не могу даже запомнить, как зовут моего начальника, за что мне попадает на работе. За это и за полное безделье. Звали нашего героя, будем считать, Василий. С детства Василий ничем не интересовался по своей воле, против своей воли тоже. Его никто ничего не заставлял делать, когда ему говорили «Васечка, кушай кашеньку», – он всегда кушал.

Сказать, что это был идеальный ребёнок – ничего не сказать. В школе он учился не отлично, не плохо – учился он хорошо. Кто-то учится из-под палки, Василий учился из-под палочки. Если ему не говорили что-то делать – он ничего не делал, если ему говорили что-то делать – он делал то, что ему говорили. На просьбу своих родителей Василий отвечал, например, так: «Хорошо», так: «Почему бы не сделать», или так: «Можно и сделать». Родители отдавали его в секции, он ходил на них исправно, когда ему говорили на них ходить. Занимался он так, как учили, он совершенно не старался и не пытался схалтурить. Василий просто делал.

На лице его чаще всего виделось то, что у многих людей случается перед улыбкой – брови немного приподнимаются, глаза светлеют, мышцы рта напрягаются. Потом у других людей случается сияние радуги. У нашего героя было всё точно так же, кроме финальной стадии, то есть улыбки. Он никогда не улыбался в полную силу, даже если с ним шутили, травили анекдотами, уничтожали немилосердно юмором. Он добавлял к своему полурадостному выражению лица небольшие подъёмы уголков рта и кивал головой. Делал он это искренне, и шутка ему очень нравилась, но никто никогда не слышал, чтобы Василий смеялся, только дыхание у него становилось немного чаще.

Анекдоты тоже бывают разные. Некоторые вы слышите по несколько сотен раз. Иногда ваши родственники, считающие, что с их чувством юмора только писать сатиру, рассказывают одну и ту же шутку так часто, что вас начинает тошнить и от шутки, и от родственника. Не Василия. Каждую шутку он слушал с одинаковым выражением лица, с одинаковой реакцией, какая описана в предыдущем абзаце, изменяя лишь положение головы в пространстве.

Внешность его была совершенно приятной – в ней не было ничего неприятного. Ни особенной красоты, ни природного атлетизма, ни каких-то очаровательных особенностей. Он не нравился людям ни с первого взгляда, ни с первого слова. Со второго люди начинали говорить ему: «Приятный ты парень, Василий!» Реагировал на эти слова он так же, как и на шутки. Вообще, это было его основной реакцией. На отрицательные события он, вместо кивания, покачивал головой и двигал не всей бровью, а лишь той частью, что ближе к носу.

В школе к нему относились нормально, даже умеренно. Было в его отношении к людям что-то одинаково приветливое, казалось, что все для него одинаковы или почти одинаковы. На перемене в классе к нему подошла одноклассница:

– Вася, а тебе девочки вообще нравятся?

Подъём бровей, уголков рта и кивок головой:

– Девочки нравятся.

– А кто тебе нравится?

Василий удивился:

– Девочки нравятся, что за вопрос? Ты же уже спрашивала.

– Да нет! Кто конкретно?

Василий посмотрел вверх, на его лице появилась задумчивость:

– Мне нравится Ева из седьмого «А». Учительница Математики тоже ничего, в принципе. Ещё мне нравится моя соседка по лестничной площадке, но ты её не знаешь, наверное…

– Забавный ты такой, Вася, смешной. Я имела в виду из нашего класса.

– А! – снова почти улыбнулся, – Нет, из нашего никто не нравится.

– Чудак, – девочка фыркнула и ушла.

Я понятия не имею – нравился он Еве, учительнице математики, или соседке. Могу точно сказать, что в школьные годы ни с кем из них он близких отношений не имел. Несмотря на такую почти что бесстрастность в жизни, у Василия появилась настоящая любовь. В один августовский день он с семьёй поехал на прогулку в лес. Пересекая овраги, переступая через солнечную мозаику, танцующую на подлеске, юный Вася увидел сквозь освещённые стволы осин девочку, гуляющую со своим дедом. На руке у неё висела большая корзина, дед держал в руке палку и указывал куда-то под деревья. Девочка присаживалась у дерева и срезала грибы. Вася медленно приблизился. Он протянул деду руку: