Маленькая Французская История и другие рассказы

Мальцев Дмитрий

– Добрый день! Я – Василий!

Старик улыбнулся, крепко и мозолисто пожал ему руку, представился. Василий поинтересовался:

– А что вы такое делаете?

– Мы грибы собираем, Василий, подосиновики.

Так в жизни Василия появились походы за грибами. Непонятно, что он любил больше – собирать их или есть. Но белые грибы и подосиновики ему нравились больше других. Теперь в его шкафу, помимо приказной школьной литературы, гордо стояла энциклопедия грибов, она же фунгипедия.

После школы Василий поступил в обычный институт на обычную специальность. И умер.

Я пошутил. Учился он так же, как и в школе. Зачёты сдавались по мере необходимости, дисциплины изучались схожим образом. Василий не участвовал в институтской

жизни, когда его призывали к участию в студенческих союзах и прочих коллективных мероприятиях, он просто говорил: «Спасибо за предложение – я не хочу». Так же он говорил и после того, как выпивал небольшое количество спиртного. Сигарет он не курил вовсе, искренне не понимая цели данного действия. Первый, второй, третий, остальные, как обычно, курсы, выпуск. Потом он пошёл на обычную работу. Работал он нормально, никогда не перерабатывал, никогда не опаздывал, делал всё ровно к сроку и не раньше, инициативы также не проявлял. Общался с коллегами только тогда, когда они его о чём-то спрашивали, сам же он у них ничего не спрашивал. Отпуск он брал обычно летом или в начале осени, тогда он уезжал куда-то в дальние грибные походы.

После работы Василий шёл домой пешком, делал он это вне зависимости от погоды, периодически меняя маршруты. Однажды, на его пути встретилась коллега из другого отдела. Василий поздоровался, девушка улыбнулась, Василий попрощался. Это продолжалось несколько раз, пока, через несколько лет случайных встреч на пути домой, его знакомая не предложила ему погулять:

– Можно и погулять, – кивнул Василий.

Так они и гуляли. Девушка что-то спрашивала, Василий отвечал изредка что-то и сам рассказывал, обычно про грибы. Но, гораздо чаще, он понимающе реагировал на её истории, в которых не принимал никакого участия, а был слушателем. Сначала его спутница очень радостно воспринимала эти прогулки, потом ей начало казаться, что Василию вовсе скучно быть с ней, и больше не предлагала ему гулять. Василий никак не отреагировал на такое изменение в её поведении и на работе обходился с ней с той же самой непосредственной приветливостью, с какой обходился со всеми. Как-то, в последние солнечные дни осени, когда он вышел из конторы и снова двинулся домой, она нагнала его:

– Василий, вам, наверное, неинтересно со мной, я права?

Василий поднял брови у носа:

– Почему вы так считаете?

– За всё время, что мы гуляли, я так ничего о вас и не узнала, гораздо больше о подосиновиках. Я всё время что-то рассказываю, а вы так реагируете… как на всё реагируете.

Он попытался улыбнуться. Как обычно, у него не очень вышло:

– Вы знаете, мне кажется, что я совершенно неинтересный человек, чтобы о себе что-то рассказывать. Не обижайтесь на меня, я, сколько себя помню – такой и был всегда. Это, наверное, заболевание, или ещё что-то из этой области. То ли дело грибы. Бывает, идёшь по сельской дороге, а рядом посадка, зайдёшь туда – укрыться от полуденного солнца, а у деревьев – грибы растут! И столько сразу радости, думаешь: «Жаль, что никакой ёмкости с собой не взял и ножика не прихватил», – а солнечные островки пляшут на траве в это время и выхватывают из тени леса багряные шляпки…

– Василий, ну, что вы, в самом деле! Взрослый мужчина, хватит дурачиться уже!

Василий удивился и даже смутился:

– Простите, я не дурачусь. Если вам про грибы неинтересно, я не буду рассказывать, я не настаивал никогда, я думал, вы не против, вовсе, были.

Девушка запахнула пальто посильнее, извинилась, развернулась и ушла. Василий пожал плечами и отправился домой.

После этого происшествия они уже практически не общались. Через полгода она уволилась и Василий её больше не видел.

Некоторые люди с годами перестают следить за собой, начинают хуже одеваться, пахнут тоже не очень уж хорошо, будто распространяют споры ветхости на других. Других начинает пугать неминуемая старость, которая ждёт за

порогом. Василию было все равно. Одевался он всегда обыкновенно – не броско, но аккуратно. Гулял много и на здоровье не жаловался. Единственной проблемой, какой он достиг с годами – стало его зрение. К сорока годам он стал ощутимо плохо видеть. Это начало мешать в работе, и доктор прописал ему очки. Коллеги, многих из которых он знал уже лет пятнадцать, отметили такое изменение во внешности. Некоторые даже посчитали, что он стал выглядеть лучше, солиднее. На него периодически обращали внимание незамужние дамы. Спустя несколько эпизодов проявления интереса, Василий спрашивал их прямо, и, возможно, немного неожиданно:

– Простите, вам интересно слушать про грибы?

Многих это смущало, а Василия всё устраивало. Его устраивала его должность, где-то чуть выше середины иерархической лестницы, устраивала небольшая квартира, которая досталась ему от бабушки, устраивало отсутствие женщин в жизни. Он никогда не знал жалости к себе, совершенно не понимал многих проблем людей и не пытался казаться лучше, чем он есть, чтобы кого-то заинтересовать. Василий всегда оставался Василием.

Свой выход на пенсию он встретил совершенно спокойно, как и всё в своей жизни. В какой-то степени, даже с радостью. К этому времени, у него почти не осталось родственников, так что телефон, который и так нечасто звонил, теперь подавал сигналы жизни лишь по крупным праздникам. Василий, свободный от рутины работы, проводил семь месяцев в году за сбором грибов. Многие он ел, многие солил, некоторые морозил или отдавал немногочисленной родне. В Июне, отправившись в очередной поход в дальней глуши, он забыл дома свои очки и, блуждая по лесу ранним утром, не заметил коряги. Оступившись, Василий покатился с оврага и навсегда остался лежать на мягкой и влажной простыне из папоротников, в той части леса, куда обычные люди никогда не заходят. Вот теперь я не шучу.

Красный синий

– Вы когда-нибудь слышали про инопланетянина, который дослужился до чина высокого партийного функционера?

– Что?

– В нашем Советском Союзе, в двадцатые годы, был инопланетянин, который дослужился до больших чинов в партии! То есть, он и позже был, но началось всё в двадцатые.

– ???

– Вот, слушайте. Мне эту историю покойный дед рассказал. В квартиры после уплотнения частенько набивали кого попало. Повезёт – кого поприличнее, не повезёт – понеприличнее. Где какие-нибудь мазурики из бараков, где просто заводской люд. А к моему деду, вот тебе раз, синекожего заселяют! Дед его начал расспрашивать. Тот вроде пытался как-то биографию выдумать, мол, чернил напился, а сам из Африки, но дед-то мой сразу раскусил – он ещё в революцию за звёздами наблюдал.

Ну, вроде, разговорились – нормальный мужик оказался, с Альфы Центавра. Бабушке моей приглянулся тоже. А он, в общем, пел очень хорошо, народные песни центаврианские. Много знал, с ума сойти. Бывало, засядут вечерком, накатят и давай: бабушка запоёт свои – пинежские, а он свои. Язык никто не знает, ясное дело, но красиво так, слёзы у всех наворачивались. Ну, с таким голосом его поближе к аппарату-то и взяли. Агитработником, считайте. Он начал выступать везде, с речами ездить, по деревням особенно, там про чернила байка вообще сработала на ура. А на черно-белых фотографиях и не поймёшь – так посмотришь, ну темнокожий мужик, ну и что?

Дед мой так на заводе всё и работал, а того-то уже всё выше толкают. Многие удивлялись, чего это он такой синий, а он им: «А как это характеризует меня, как коммуниста?» – или: «Зато моя партийная линия куда краснее вашей». Никто после такого не стал его больше спрашивать. Как НЭП кончился, он против кулаков агитировал, про колхозы заливал. Ну и постепенно начал в квартире всех остальных уплотнять, пока не остались там трое – дед с бабушкой и инопланетянин. Ну, а потом их выселили, остался он один на все четыре комнаты.