Маленькая леди и принц
Шрифт:
Она уселась в кресло напротив папы и уставилась на него таким злобным взглядом, что мне показалось, отцовские волосы вот-вот загорятся. Аллегра опустилась на диван. Я заметила, что она держит в руках клубок ниток и вязальные спицы.
– Может, я пока наберу петли, а, мам? – спросила она.
– Набери! – выпалила мама. – Тогда я хоть не вгоню спицы в вашего отца!
– Да успокойся ты, Белинда,– проговорил папа обиженным голосом. – Пощади эти маленькие ушки.
Он нежно опустил ладони на детскую головку.
–
– Не знаю, дорогая. – Мама выхватила у Аллегры спицы и принялась вязать, задыхаясь от гнева. На лице Аллегры заиграла самодовольная улыбка. – После ланча она пошла прилечь. С тех пор мы ее не видели.
– А няня Эг?
– Работает приложением к детской,– сказала Аллегра. – И, пользуясь удобным случаем, к Эмери, к кухне, ко всем нам. Старая чокнутая карга! Проклятая командирша!
– Ясно. – Я хлопнула руками по коленям. – Итак…
Мы уставились друг на дружку. В воцарившейся тишине было слышно, как тикают часы. Я задумалась, на какую можно переключиться тему, чтобы не разжечь новый скандал.
– Как-то чудно называть его просто Малыш Макдональд,– весело произнесла я. – Эмери уже придумала имя?
Тут на меня будто обрушилась прорвавшая плотину бурная река. К многоголосому крику подключился лай Храбреца и Дженкинса, спавших за шторой у окна.
– …не тебе решать, Мартин! Если Эмери хочет современную церемонию, так и будет…
– …нелепо, безответственно… чего еще ожидать!
– …все равно что назвать собаку Тигром…
– …Мартин – прекрасное имя…
– …для старика – может быть!..
– …следите за чертовыми дворнягами, тогда не придется поливать шторы освежителем воздуха..
– …что думает Уильям?
Внезапный звонкий хлопок в ладоши заставил всех, включая собак, вмиг умолкнуть. На пороге, уперев руки в бока, стояла няня Эг. У нее за спиной, точно школьница, понурив голову, маячила Эмери. Судя по всему, даже тот факт, что ей удалось опять втиснуть свои мальчишески худенькие бедра в любимые джинсы «Эрнест Сьюн», ничуть ее не радовал. Выглядела Эмери так, будто три дня кряду крутилась в сушильном барабане.
– Пора кормить дите, мамаша! – провозгласила няня Эг, с вытянутыми вперед руками устремляясь к нам. – Дедуля, я его забираю.
– Меня не очень-то радуют все эти «бабули-дедули». – Мама содрогнулась. – Пусть лучше зовет его Мартином.
– Нет,– ответила няня Эг.
Ей пришлось напрячь голос, поскольку ребенок уже разражался воем и вмиг побагровел, не желая отрываться от дедовой груди.
Папа довольно заулыбался.
– Принимай, мамаша! – скомандовала няня Эг, вручая извивающегося и орущего младенца испуганной Эмери. – Через полчаса собираемся здесь же,– объявила она всем остальным. – Мамаша устраивает обед, а потом отправится бай– бай.
Она устремила горящий взгляд на собак, единожды свистнула, и, к моему великому удивлению, оба пса, поджав хвосты, поплелись к выходу. Дженкинс сокрушенно опустил голову и подметал зонами пол.
Боже! Неудивительно, что Эмери меня вызвала.
Кое-что переменилось, и определенно к лучшему. На холодильнике теперь была дверная цепочка, поэтому, пока Храбрец не научился ее снимать, продовольственные запасы миссис Ллойд оставались в целости и сохранности.
Едва мы собрались сесть за стол, приехала бабушка. Я задумалась: неужели Эмери позвонила и ей? Когда принесли блюдо из лосося и бутерброды, в столовую вошла и сама «мамаша».
– Только-только из доильного зала! – объявила Аллегра. – Наша персональная корова!
– Заткнись, Аллегра. – Эмери скользнула на свое место за столом. – Лучше быть молочной коровой, чем наркоконтрабандисткой!
Я взглянула на нее с удивлением; изумилась и Аллегра. Материнство определенно придало Эмери твердости.
– Ну что же, дорогие, теперь, когда мы все собрались, пора обсудить вопрос о крестинах, я имею в виду, об имени.
Мама бросила на меня взволнованный взгляд.
– Не понимаю, что тут обсуждать,– спокойно произнесла Эмери, беря бутерброд.
– Я не позволю крестить моего первого внука, как маленького хиппи! – проревел отец. – И категорически против этого шутовского лесного веселья!
– Никто не просит тебя шутовски веселиться,– сказала Эмери. – Просто наденем на мальчика венок.
– Венок! – воскликнула бабушка. – По-моему, чудесная мысль!
– Может, в первую очередь решим, как его назвать? – быстро предложила я.
– Мартином! – заявил папа. – Прекрасное фамильное имя.
– Вовсе оно не фамильное, дорогой,– возразила мама. – Всего лишь твое. Фамильное у Энтони, потому что он самый старший.
Папа был младшим из четверых братьев. Старшему, Энтони, достались скромные титулы, дяде Гилберту – мозги, дядя Тибальт переселился в Австралию и занялся фермерством, а папа (благодаря стечению обстоятельств столь хитрому, что для него самого оно осталось загадкой) получил этот дом. Остальные добровольно отказались от родового гнезда – кому охота иметь дело с дырявой крышей, ненадежным фундаментом и старой мебелью? Отец, дабы отомстить братьям и утешить оскорбленное самолюбие, поднапрягся и стал членом парламента.
– Что это за имя – Энтони? – пропыхтел папа. – Женщине – да, подошло бы. Или, скажем, парикмахеру, или тренеру по теннису.
– Я составила список,– сказала Эмери. – И Уильям тоже. Сегодня утром он прислал мне его по электронной почте, это уже третий вариант. Взгляни.
Она протянула мне лист бумаги, и я принялась читать вслух:
– Танги, Парсифаль, Бэзил, Гаскойн, Птоломей и… Джаспер.
Мама, папа, бабушка и Аллегра сидели с перекошенными лицами. Эмери невозмутимо жевала.