Маленькая принцесса
Шрифт:
— Тогда принцесса ты, а мы — твои фрейлины.
— Куда мне! — вздохнула Эрменгарда. — Я очень толстая. И вообще, я не умею. Давай уж ты.
— Ну, хорошо, — согласилась Сара.
Тут ей пришла в голову мысль; она побежала к камину.
— Там много мусору и бумаги! — воскликнула она. — Мы их зажжем, и несколько минут у нас будет совсем настоящий камин.
Она чиркнула спичкой, и комнату залил свет.
— К тому времени, что он погаснет, — прибавила она, — мы забудем, что он ненастоящий.
Озаренная радостным
— Что же, — сказала она, — начнем наш пир.
Она направилась к столу, величественно повела рукой и промолвила, грезя наяву:
— Окажите мне честь, высокородные дамы, садитесь к пиршественному столу. Отец мой, король, в путешествии, и препоручил мне устроить для вас этот пир. — Она повернулась к углу комнаты: — Менестрели, играйте!
(— У принцесс — быстро объяснила она Эрменгарде и Бекки — всегда есть менестрели на пирах. Вот там, в углу — их галерея.) — Итак, начнем.
Они взяли по куску пирога — и тут же вскочили, страшно побледнев. По лестнице кто-то шел. Каждая из них узнала сердитый голос и поняла, что пиру — конец.
— Это… это она! — едва проговорила Бекки и выронила на пол пирог.
— Да, — сказала Сара, и глаза на маленьком бледном лице стали совсем огромными. — Мисс Минчин выследила нас.
Мисс Минчин резко открыла дверь. Она тоже была бледна, но от ярости. Оглядела она все — от перепуганных лиц до нарядного стола, от стола — до последнего кусочка сожженной бумаги.
— Что-то я подозревала, — вскричала она, — но такой наглости! Да, Лавиния не солгала.
Так узнали они, что это Лавиния угадала тайну и выдала их. Мисс Минчин кинулась к Бекки и снова дала ей пощечину.
— Бесстыжая тварь! — кричала она. — Завтра же выгоню из дому!
Сара стояла тихо, только глаза стали еще больше, лицо — бледнее. Эрменгарда плакала.
— Не выгоняйте ее! — молила она. — Это посылка от тети! Мы устроили пир…
— Вижу, — злобно сказала мисс Минчин. — Во главе с принцессой Сарой. — Она обернулась к ней. — Это твои дела! Эрменгарде в жизни не додуматься. Ты разукрасила стол всяким хламом. — Тут она топнула ногой, обращаясь к Бекки. — Убирайся к себе! — и Бекки убежала, трясясь от слез, закрывая лицо фартуком.
— С тобой, — сказала мисс Минчин Саре, — я разберусь завтра. Будешь сидеть без еды целый день.
— Я и сегодня не ела, мисс Минчин, — негромко сказала Сара.
— Прекрасно, — отвечала та. — Лучше запомнишь. Чего ты стоишь? Сложи это все в корзину.
И она принялась складывать еду со стола, как вдруг заметила книги.
— Нет, что же это такое! — возмутилась она. — Принести красивые новые книги на грязный чердак! Отнеси вниз и ложись. (Это уже Эрменгарде.) Не выйдешь из комнаты целый день, а я напишу твоему отцу. Подумай, что бы он сказал, если б узнал, где ты?
В серьезных глазах Сары было что-то такое, что она опять накинулась на нее.
— О чем размечталась? — крикнула она. — Чего ты так смотришь?
— Я думаю, — ответила Сара, как ответила тогда, в классе.
— Разреши узнать, о чем?
Все было совсем так же. Сара говорила не дерзко, наоборот — печально и тихо.
— Я думаю, — повторила она, — что бы сказал мой отец, если б узнал, где я.
Мисс Минчин совершенно разъярилась и снова — как тогда — не сдержалась. Кинувшись к Саре, она стала трясти ее за плечи.
— Дрянная, наглая девчонка! — орала она. — Да как ты смеешь! Как смеешь!
Она схватила книги, бросила в корзину остаток пира, сунула ее Эрменгарде и повлекла несчастную толстушку к дверям.
— Ну, думай, думай! — кричала она Саре. — Сию минуту в постель! — И хлопнула дверью, а Сара осталась совсем одна.
Сон кончился. Последняя искра угасла в камине, теперь там была только сажа. Стол опустел. Золотые блюда, расшитые салфетки, гирлянды обратились в носовые платки, кусочки папиросной бумаги, искусственные цветы, которые, к тому же, лежали теперь на полу. Менестрели затихли. Эмили сидела спиной к стене, печально глядя на хозяйку. Та подошла к ней и взяла на руки.
— Вот и нет у нас пира, Эмили, — сказала она. — И принцессы нет. Есть только узники Бастилии, — и, опустившись на табурет, закрыла лицо руками.
Что случилось бы, если бы она его не закрыла и хоть случайно взглянула на оконце, я не знаю — наверное, эта глава кончилась бы совсем иначе. Ведь если бы она взглянула, она бы увидела, что, прижавшись к стеклу лицом, на нее смотрит человек, который смотрел сюда и раньше в этот вечер.
Но она не взглянула. Она сидела на табурете, закрыв лицо руками. Она всегда так сидела, когда старалась молча что-нибудь вынести. Потом она встала и побрела к постели.
— Представить я ничего не смогу, — говорила она, — незачем пытаться. Может, если заснуть, я что-нибудь увижу.
Вдруг она ощутила, что у нее совсем нет сил — вероятно от голода — и чуть не упала на постель.
— Я хотела бы увидеть огонь в камине, — тихо бормотала она, — пляшущее пламя… И мягкое кресло… и маленький столик… и горячий ужин… А еще, — продолжала она, натягивая тонкое одеяло, — хорошую, удобную кровать, мягкие простыни, большие пуховые подушки… Я бы хотела… хотела… — и милостивая усталость сморила ее.
Она не знала, сколько удалось ей проспать, но спала она крепко, так крепко, что ее не разбудила бы даже вся семья Мельхиседека, если бы той захотелось поиграть прямо в комнате.
Проснулась она сразу, но не сразу поняла, что же прогнало сон. А прогнал его звук, настоящий звук — это хлопнуло окошко, когда по черепице пополз обратно очень гибкий человек в белом, который был еще близко, и мог видеть, что происходит на чердаке, но самого его с чердака уже никто бы не увидел.