Маленькая женская хитрость

Хмельницкая Ольга

Александр остановился на пороге.

— Все очень просто. Тигринский, аспирант Игоря Григорьевича Стручкова, обрабатывал данные подводного сонара Азовского моря, нашел там следы затопленного города, по-видимому, скифского, которому, судя по всему, четыре тысячи лет…

Леопольд Кириллович присвистнул, и на его физиономии проступило привычное алчное выражение.

— …но Стручкову о находке не сказал. Вместо этого он описал местоположение города в статье и принес ее Але для «Вестника географических наук». Эмма Никитична все слышала, сидя у себя в кабинете, и была весьма заинтригована. Вечером, когда Аля ушла, Полканавт отправилась в кабинет Невской, нашла статью, которая, к слову сказать, лежала в мусорной корзине, сделала с нее ксерокопию

и положила назад в мусорник. По моим подсчетам, ей понадобилось около двух часов, чтобы осознать, сколько стоит информация, изложенная в статье. Поняв это, Эмма Никитична ринулась назад, забрать оригинал, а в кабинете уже была Лиля — она разговаривала по сотовому с отцом и сказала, что статьи в кабинете Невской нет. Но Эмма Никитична отлично знала, что статья на месте, — то есть Лиля солгала и никому передавать статью не собиралась. Таким образом, у Полканавт оказалось три конкурента — сам Тигринский, Лиля и Алиса Невская, которая видела статью и могла запомнить координаты. Эмма Никитична справедливо сочла, что Лиля, скорее всего, спрячет статью очень надежно, и рассчитывала, что после ее смерти эти бумажки вряд ли кто-то найдет — безутешным родственникам будет не до этого, поэтому Эмма Никитична отрывает цветок и выдавливает из него сок, который, как она думает, скоро ей понадобится, но совершенно неожиданно для Полканавт пропажу бутона замечает Зульфия и рассказывает всем нам. Мы смотрим, Алиса нюхает место слома и запоминает запах, поэтому, когда на банкете она собирается отпить глоток, запах ее смущает, а Лилю — нет. Себе Эмма Никитична тоже добавила в бокал сока, чтобы отвести подозрение и всех запутать. Я думаю, что технологией извлечения сока и дозировкой его применения она делится сейчас с ребятами из милиции. Ей удалось отлично всех обмануть. Лиля впала в кому и умерла, а Невская, вопреки всем расчетам, отделалась легким испугом, поэтому в больнице Полканавт предприняла еще одну попытку: сложила под одеялом одежду, чтобы никто не заметил ее отсутствия, взяла молоток и, зная, что Аля одна в палате, пошла к ней, но Алисе опять удалось спастись, выпрыгнув из окна больницы. Все это время Эмма Никитична не подозревала даже, где прячется Стас, и она узнала об этом только после того, как Аля вышла на работу. Дело было так: к Алисе в кабинет пришла Наташа, которая поссорилась с матерью, и попросила Алю разрешить ей немного пожить у нее. Аля согласилась, но предупредила, что там уже живет Тигринский. Эмма Никитична тут же выпила настойку из кактуса пейотль, действующую как сильный стимулятор — ей предстояла схватка с двумя молодыми людьми, каждый из которых был вдвое моложе ее, — и поехала к Алисе домой. Наташа, ничего не подозревая, открыла дверь и чуть было не поплатилась за это жизнью: Полканавт серьезно ранила ее, и сейчас девушка в больнице. А вот Стасик показал себя трусом и подлецом: пока Наташа изо всех сил сражалась с Эммой Никитичной, он прятался в ванной. К счастью, Алиса, а потом и я все же успели вовремя, и Наташа жива. Надеюсь, у нее все будет хорошо. Когда я приехал, то выстрелил в Эмму Никитичну, вооруженную остро наточенным геологическим молотком, и она рухнула, но, видимо, была лишь оцарапана. Улучив момент, Полканавт ушла и как ни в чем не бывало вернулась в институт, надеясь, что ей удастся обвести нас всех вокруг пальца еще раз. Но теперь ей это не удалось… не в последнюю очередь благодаря Матвею Федоровичу.

Барщевский крепко пожал сухонькую старческую руку.

— А сейчас мы все же с вами попрощаемся, а то загс закроется…

Борщ махнул рукой, и они пошли вниз по лестнице, на улицу, к машине.

— Так что, едем в загс — или сначала пообедаем? — спросил Барщевский.

— А если мы все же сначала перекусим, ты не передумаешь?

— А ты?

— Я — нет.

— И я — нет. Поэтому поедем обедать в «Лимпопо», будем есть жареного крокодила и пить вино «Два океана».

— Да! Там еще такие пирожные чудесные делают… Это, кстати, случайно не

твой ресторан?

— Нет, Алька, но все равно там вкусно кормят.

Они засмеялись и, крепко взявшись за руки, спустились по широкой парадной лестнице и сели в машину.

Мягко стукнув бокалом о бокал Александра, Аля залпом выпила чуть кисловатое цветочное вино, легкое и свежее, и стащила зубами очередной кусок крокодильего мяса с маленького шампура. Мясо было белым, плотным, похожим на курятину и свинину одновременно, и значилось в меню как «крокодил по-сенегальски». В помещении, имитирующем африканскую хижину, было сумрачно и по-домашнему уютно. С соломенного потолка свисали лианы, свирепые деревянные маски, развешанные по стенам, казались милыми и совсем не страшными. Девушка сняла очки и вытянула ноги, наслаждаясь теплом, разливающимся по жилам. Как и все близорукие люди, без очков она сразу стала казаться более юной и беззащитной, чем была на самом деле. Барщевский, не спуская с невесты глаз, подцепил вилкой с блюда фаршированный сыром помидор и хищно щелкнул челюстями.

— Ну что, Санек, — улыбнулась Аля, и ее глаза хитро блеснули, — расскажи мне теперь про твою маму, нашего директора и плафоны. С подробностями, пожалуйста.

— Алька, дай мне поесть. А то я сейчас не поем, уставшие члены не подкреплю, и в загс мы сегодня не поедем.

Его улыбающаяся физиономия никак не вязалась со строгим тоном.

— Рассказывай, рассказывай… — подбодрила его девушка. — Все-таки надо мне знать, частью какой семьи я собираюсь стать.

Борщ вытянул под столом ноги и коснулся ими Алиных. От этого прикосновения она вдруг ощутила такой прилив счастья, что едва не заплакала.

— Ну ладно, — кивнул Борщ, глядя в ее влюбленные, сияющие глаза, — ты и так все знаешь. Моя мама — младшая дочь бывшего владельца особняка, Леопольд Кириллович — внук горничной. Они работали в институте, высиживая сокровища, но мама знала, где сокровище, а директор знал, что мама знает, но не знал, где именно искать те три килограмма платины, поэтому он следил за моей родительницей. В результате мама, даже четко зная, что ей нужно, никак не могла подобраться к плафону в директорском кабинете. По иронии судьбы, второй плафон висел прямо в холле и его мог снять буквально любой, но именно этот факт и не позволял директору предположить в нем — как и во втором парном светильнике — какой-либо ценности. Леопольд Кириллович, начитавшись приключенческих романов, почему-то вообразил, что в доме обязательно должен быть тайник, где-нибудь под половицей или нечто типа золотого кирпича в стене, поэтому он всячески оттягивал начало ремонта. Как это часто бывает, его погубила банальная жадность, и, увидев дорогую хрустальную люстру, он не устоял. Во всем этом деле существовала одна сложность — маме нужно было вынести эти ее железяки абсолютно легально, то есть списать их, но при этом ни в коем случае не привлечь к ним внимания. Одно ее неосторожное слово, движение, взгляд — и Леопольд Кириллович понял бы, что к чему. То есть директор должен был захотеть избавиться от светильников сам, причем в идеальном варианте маме следовало проявлять недовольство и относиться к хламу без всякого почтения.

— Все так и произошло, — вставила Аля, пытаясь прожевать еще один кусок плотного крокодильего мяса.

— Да. Но потом директор как-то догадался, в чем дело. И не потому, что мама где-то ошиблась. Нет. Просто Леопольд Кириллович понял, что мама никогда, ни при каких обстоятельствах не стала бы проявлять такую активность, если это не связано с тем, что они оба ищут. Но, к счастью, я успел вовремя.

Борщ съел еще один помидор и кивнул официанту, прося счет.

— Ну что, поехали? Подадим заявление, а потом махнем ко мне домой, там твой Казбич сидит, некормленый…

«И вообще, я уже соскучился», — подумал он про себя.

Заплатив за обед, Барщевский подошел к Але, помог ей подняться, обнял девушку за плечи, и они, наконец, поехали в загс.