Маленькая женская хитрость
Шрифт:
Он остановился, повернулся и быстро пошел к остановке. Аля оглянулась и удивленно посмотрела ему вслед.
«Черт знает что происходит, — подумала она, пытаясь разобраться в своих чувствах. — Он что, так легко сдался? Был ли он действительно мне неприятен? А ведь у меня на самом деле никого нет, и живу я одна, и сейчас буду опять весь вечер сидеть и смотреть телевизор — одинокая двадцатисемилетняя редакторша научного журнала».
Аля смотрела Тигринскому вслед, и в душе у нее уже не было прежней уверенности. Стас быстро и решительно шел к остановке. Уже было темно, только у дороги ярко горели фонари да светили фары проезжающих машин.
«Ну и что с того, что
Алисе вдруг стало так жаль себя и так обидно, что Стас ушел, а не остался петь у нее под окнами, и она также вспомнила, что не вышла ни ростом, ни статью, и карьера у нее так себе, весьма средняя, и честно написанную диссертацию забрали Лиля со своим папой-профессором… На ее реснице появилась и повисла большая прозрачная слеза, она смахнула ее рукой.
— Ста-а-ас! — закричала Алиса громко, и Тигринский, как будто только этого и ждал, тут же повернулся на сто восемьдесят градусов и потрусил назад к Але.
— Ну что, чаем напоишь? — с надеждой спросил он. — Я так и думал, что у тебя совесть проснется!
Он подошел к Але вплотную и церемонно взял ее под локоток.
У входной двери нерешительно звякнул звонок, и Барщевский смахнул в ящик стола гору бумаг и калькулятор, потом снял очки и спрятал их в футляр. Очки Александр надевал редко, только если долго читал: у него была дальнозоркость и глаза уставали от напряженной работы. Одним гибким движением Барщевский выпрыгнул из кресла, с наслаждением потянулся, почесал плотный, мускулистый живот с небольшим шрамом и пошел к двери. Так скромно и несмело могла звонить только Наташа: почему-то всегда едва жала на кнопку звонка, как будто боялась его сломать.
«Решительности бы ей побольше, цены бы девушке не было», — думал Александр, идя к входной двери через всю огромную квартиру. Он распахнул дверь, и Наташа в длинном темном пальто юркнула мимо него в прихожую. Светлые золотистые волосы рассыпались по ее плечам. Он закрыл дверь и обернулся.
— Привет! — прошептала Наташа, обнимая его за шею. От нее пахло апельсином, и морем, и лесными цветами.
— Привет, — пробормотал Александр, прижимая ее к себе. — Спасибо, что пришла. Я ждал тебя.
«Только бы мама не позвонила Стручкову. Только бы не позвонила», — думала Наташа со страхом, ища взглядом часы, но Барщевский ничего не заметил.
— Ну, заходи, — Аля распахнула тяжелую металлическую дверь, и Стас вошел к ней в квартиру. — Извини, телефона у меня нет, так что если тебе нужно позвонить, пойдешь вниз на улицу, там есть таксофон.
Аля жила на десятом этаже двенадцатиэтажного панельного дома. Родители купили Але эту квартиру летом, и она все еще стояла без ремонта, с текущими кранами и дешевыми бумажными обоями. Впрочем, девушка всерьез собиралась привести жилище в порядок, поэтому в углу прихожей лежала куча рулонов новых красивых виниловых обоев — кипенно-белых, с рисунком в виде зеленых листьев плюща и синих колокольчиков-переростков. Чуть дальше, у входа в кладовую, стоял бумажный мешок с цементом. Мешок был рваный, цементная пыль постоянно висела в прихожей, поднимаясь каждый раз, когда кто-то входил или выходил из квартиры. За окном, на котором пока не было штор, а только капли дождя, стояла непроглядная осенняя темень. На подоконнике сидел жирный черный кот с белой грудкой и зелеными глазами. Увидев хозяйку, котяра лениво прыгнул на пол, подняв облачко цементной пыли, и начал тереться об ноги.
— Какой милый котик. Как его зовут? — умилился Тигринский, пытаясь погладить кота по угольно-черной голове, но тот вывернулся и снова запрыгнул на подоконник.
— Казбич. Я его на помойке нашла летом, тогда он гораздо меньше весил, чем сейчас, отъелся у меня, — ответила Аля, сняла с плеч влажную дубленку и повесила ее на крючок, вбитый прямо в стену. Крючок вывалился из стены и упал на пол вместе с дубленкой. Тихо выругавшись, девушка подняла ее и положила на подоконник рядом с Казбичем. Тот мгновенно оценил обстановку, улегся на теплую подкладку, закрыл глаза и заурчал от удовольствия.
— Давай я тебе помогу. С ремонтом. Я красить умею, и вообще я х-х-хозяйственный, — быстро проговорил Тигринский, снимая грязные ботинки и ставя их за мешок с цементом.
Аля ничего не ответила, вулкан эмоций, вырывавшийся из Стаса с завидной периодичностью, уже успел ее утомить.
— Мой руки, я сейчас накормлю тебя глазуньей и напою чаем, — крикнула она из кухни.
Стас пошел в ванную в носках, когда-то белых. Сейчас же они были неопределенно серого цвета — то ли застиранные, то ли просто грязные, а на большом пальце правой ноги виднелась внушительная дыра.
«Пристал как банный лист, — подумала Аля, разогревая сковородку. Досада и раздражение возвращались. — Впрочем, — напомнила она себе, — у меня все равно никого нет… Кроме того, позлить Стручкова с Лилей я никогда не откажусь».
Последняя мысль ее успокоила. Масло бодро шипело на сковородке, яйцо плюхнулось на раскаленную поверхность и аппетитно забулькало.
Тигринский тем временем мыл руки. Он ощущал нечто вроде экстаза. Последние восемь лет Стас жил в общежитии — пять лет учебы в университете и три года аспирантуры. Из-за перманентного отсутствия горячей воды он записался в бассейн, чтобы мыться хотя бы два раза в неделю. По утрам в общежитии у рукомойника собиралась очередь, а стирка, и особенно последующая сушка, вообще представляли собой сплошную проблему. Однажды у Тигринского украли шорты, а в другой раз — весь запас носков, которые он непредусмотрительно развесил на веревочке в общажной кухне, чтобы те быстрее высохли. Эта потеря далась ему особенно тяжело, у него даже неделю была бессонница. И вот теперь Тигринский сидел на краю ванны, мыл руки, и никто не торопил его, и не дышал в затылок, и не угрожал украсть последние трусы и ботинки, оставленные в прихожей. Из кухни потянуло глазуньей, и Стас усилием воли заставил себя выключить воду.
«Женюсь. Точно женюсь. Это ничего, что она мелкая, в очках, а также вредная стерва с манией величия», — подумал он, вытер руки и потрусил на кухню, поближе к аппетитным запахам.
Барщевский, одетый в простую клетчатую рубашку, подчеркивающую рельефную мускулатуру, стоял возле бара и наливал коньяк из пузатой бутылки. Наташа, подобравшая светлые волосы наверх, с ногами забралась на удобный кожаный диван, чудо дизайнерской мысли. Лицо у нее было мрачное, она никак не могла расслабиться. Барщевский протянул ей бокал.
— Отличное пойло. Просто супер. Пей, тебе понравится, — сказал он, садясь рядом с Наташей на диван.
Наташа сделала глоток. «Пойло» действительно было потрясающим: вкус мягкий, обволакивающий, с древесными нотками, большой пузатый бокал приятно холодил ладонь.
— Класс… Спасибо! — сказала она.
— На здоровье, — отозвался Барщевский, обнимая ее за плечи. Наташа слегка отстранилась и снова украдкой посмотрела на часы, висящие над аркой, ведущей на кухню. Александр заметил ее взгляд.