Маленькие женщины (другой перевод)
Шрифт:
– Как мило! Но я хотела бы, чтобы она отдала их нам сейчас. Хорошо, что ее намерение зафик-си-ро-вано, но как долго ждать! – заметила Эми, бросая последний взгляд на бриллианты.
– Вы и ваши сестры еще слишком молоды, чтобы носить эти украшения. Первая из вас, у которой появится жених, получит жемчуг – так сказала мадам; и я полагаю, что маленькое бирюзовое колечко будет подарено вам перед тем, как вы вернетесь домой, так как мадам очень нравится ваше хорошее поведение и очаровательные манеры.
– Вы так думаете? О, я буду кроткой как ягненок, лишь бы получить это прелестное колечко! Оно гораздо красивее, чем у Китти Брайант. Несмотря ни на что, тетя Марч мне все-таки нравится. – И Эми примерила голубое колечко с восхищением на лице и твердой решимостью заслужить награду.
С этого дня она была образцом послушания, и старая леди самодовольно любовалась успехами своего метода воспитания. Эстер принесла в гардеробную маленький столик, поставила перед ним табурет, а над ним повесила картину, взятую в одной из нежилых комнат. Она полагала, что картина не имеет особой ценности, но полотно было подходящим по сюжету, и она взяла его в полной уверенности, что
И не было во всем этом никакой неискренности, ибо, оказавшись одна, за пределами безопасного родного гнезда, она ощутила настолько острую необходимость опереться на чью-либо добрую руку, что инстинктивно обратилась к сильному и нежному Другу, окружающему отеческой любовью своих маленьких детей. Ей не хватало помощи матери, чтобы понять себя и владеть собой, но, наученная, куда обратить взор за помощью, она делала все, что было в ее силах, чтобы найти верную стезю и вступить на нее с надеждой. Но Эми была юным пилигримом, и в эти дни ноша ее казалась ей очень тяжелой. Она старалась забыть о себе, думая только о других, сохранять бодрость и быть довольной тем, что поступает правильно, пусть даже никто этого не видит и не хвалит ее. В этом своем стремлении стать очень, очень хорошей она решила прежде всего, подобно тете Марч, написать завещание, с тем чтобы, если она все-таки заболеет скарлатиной и умрет, ее имущество могло быть распределено справедливо и великодушно. Она решилась на это, несмотря на то что для нее было мучительно даже подумать о том, чтобы отказаться от маленьких сокровищ, которые в ее глазах были не меньшими драгоценностями, чем бриллианты старой леди.
В один из часов, отведенных для игры, она написала этот важный документ, приложив немало стараний и воспользовавшись помощью Эстер в том, что касалось некоторых юридических терминов, и, когда добродушная француженка вывела под ним свое имя, Эми испытала облегчение и отложила завещание, чтобы потом показать его Лори, которого хотела сделать вторым свидетелем. День был дождливый, и, взяв с собой для компании попугая, она пошла наверх, чтобы поиграть в одной из больших комнат. В этой комнате стоял платяной шкаф, полный старинных нарядов, которые Эстер позволяла ей брать для игры, и ее любимым развлечением было облачаться в выцветшую парчу и гордо выступать перед высоким зеркалом, делая величественные реверансы и метя пол длинным шлейфом с шелестом, услаждавшим ее слух. В этот день она так увлеклась, что не слышала звонка Лори и не видела, как он подглядывает за ней, когда она с серьезным видом прохаживалась взад и вперед, поигрывая веером и вскидывая голову, увенчанную большим розовым тюрбаном, который выглядел очень странно в сочетании с голубым парчовым платьем и торчащей из-под него желтой пикейной юбкой. Ей приходилось передвигаться осторожно, так как на ногах у нее были туфли на высоких каблуках, и, как впоследствии Лори рассказывал Джо, было забавно смотреть, как она семенит в своем разноцветном наряде, а попка бочком, задирая голову, шагает следом, стараясь подражать ей, и иногда останавливается, чтобы похохотать или выкрикнуть:
– Ну не прелесть ли мы? Убирайся, чучело! Помалкивай! Поцелуй меня, душечка! Ха! Ха!
С трудом подавив взрыв хохота, дабы не оскорбить ее величество, Лори постучал и встретил любезный прием.
– Сядь отдохни, пока я уберу эти вещи, а потом я собираюсь посоветоваться с тобой по одному очень серьезному вопросу, – сказала Эми, предварительно показавшись ему во всем своем великолепии и загнав попугая в угол. – Одно мучение с этой птицей, – продолжила она, снимая с головы розовую гору, в то время как Лори усаживался верхом на стул. – Вчера, когда тетя уснула, а я старалась сидеть тихо как мышка, попка начал визжать и метаться в клетке. Я подошла, чтобы выпустить его, и увидела, что к нему забрался большой паук. Я выкинула паука из клетки, и он убежал под книжный шкаф; попка пошел прямо за ним, наклонился, заглянул под шкаф и сказал, как всегда забавно подмигивая: «Выходи прогуляться, дорогой!» Я не могла удержаться от смеха, и от этого попка стал ругаться, а тетя проснулась и отчитала нас обоих.
– Ну и как? Паук принял приглашение старика? – спросил Лори, зевая.
– Да, вылез, и попка убежал, испугавшись до смерти, вскарабкался на кресло тети и кричал оттуда: «Держи ее! Держи ее! Держи ее!», пока я гонялась за пауком.
– Это ложь! О боже! – крикнул попугай, клюнув Лори в носок ботинка.
– Я свернул бы тебе шею, если б ты был мой, ты, старый мучитель! – воскликнул Лори, потрясая кулаком перед птицей, которая склонила голову набок и серьезно прокаркала:
– Аллилуйя! Да будут благословенны твои пуговицы, дорогой!
– Вот, я готова, – сказала Эми, закрывая платяной шкаф и вынимая из кармана бумагу. – Я хочу, чтобы ты это прочитал и сказал мне, все ли здесь правильно и законно. Я чувствую, что должна сделать это, так как все может случиться, а я не хочу никаких недобрых чувств над моей могилой.
Лори закусил губу и, слегка отвернувшись от своей меланхоличной собеседницы, прочел следующий документ, написанный с похвальной серьезностью и учетом правописания:
Я, Эми Кертис Марч, находясь в здравом уме и твердой памяти, оставляю все мое земное
Моему отцу – мои лучшие рисунки, эскизы, карты и прочие произведения, вместе с рамками. Также мои 100 долларов – в его полное распоряжение.
Моей матери – всю мою одежду, кроме голубого передника с карманами; также мой портрет и мой медальон, с чувством глубокой любви.
Моей дорогой сестре Маргарет я отдаю мое бирюзовое колечко (если я его получу); также мою зеленую коробку с голубками на крышке; также мой кусочек настоящих кружев, чтобы носить на шее, и ее портрет моей работы на память о ее «маленькой девочке».
Джо я оставляю мою брошь, склеенную сургучом; также мою бронзовую чернильницу – крышку от нее она сама потеряла – и моего драгоценного гипсового кролика, потому что мне жаль, что я сожгла ее книжку.
Бесс (если она переживет меня) я оставляю моих кукол, письменный столик, веер, мои полотняные воротнички и мои новые домашние туфли, если она похудеет за время болезни и сможет носить их. И с этим я также оставляю ей мои сожаления, что смеялась над старой Джоанной.
Моему другу и соседу Теодору Лоренсу я завищаю мою папку из папе машье и мою глиняную модель лошади, хотя он и сказал, что у нее нет шеи. Также за его огромную доброту ко мне в горький для меня час любую из моих художественных работ по его выбору, лучше всего Noter Dame [73] .
Нашему почтенному благодетелю мистеру Лоренсу я оставляю мою лиловую коробку со стеклышком в крышке, которая очень пригодится ему для карандашей и перьев и будет напоминать ему о покойной девочке, которая благодарит его за милости, оказанные ее семье, и особенно Бесс.
Я желаю, чтобы моя любимая подруга Китти Брайант получила голубой шелковый передник и колечко из золотого бисера вместе с прощальным поцелуем.
Ханне я отдаю шляпную картонку, которую она хотела взять, и все лоскутные покрывала, в надежде, что она будет вспоминать обо мне всякий раз, когда увидит их.
И теперь, распорядившись самым ценным моим имуществом, я пребываю в надежде, что все будут удовлетворены и не станут порицать усопшую. Я прощаю всех и верю, что все мы встретимся, когда прозвучит трубный глас. Аминь.
К сему завещанию мою руку и печать прилагаю в день 20 ноября Anni Domino [74] 1861.
72
Viz – сокращенно от videlicet – а именно, то есть (лат.).
73
Правильно: Notre Dame – Богородица, Дева Мария.
74
Правильно: anno Domini – нашей эры (лат.).
Последнее имя было вписано карандашом, и Эми объяснила, что Лори должен вписать его чернилами и надлежащим образом запечатать бумагу.
– С чего тебе пришло такое в голову? Кто-нибудь говорил тебе, что Бесс раздала свои вещи? – спросил Лори сдержанно, когда Эми положила перед ним кусочек красной тесьмы, сургуч и поставила чернильницу.
Она объяснила, а затем спросила с тревогой:
– Что ты сказал о Бесс?
– Мне жаль, что я заговорил об этом, но, раз уж так случилось, я скажу тебе. Ей было очень плохо на днях, и она сказала Джо, что хочет отдать свое пианино Мег, кошек – тебе, а бедную старую куклу – Джо, чтобы она заботилась о ней ради Бесс. Ей было грустно, что она так мало может оставить, и она просила передать остальным из нас по пряди ее волос и ее сердечный привет дедушке. Ей и в голову не пришло писать завещание.
Говоря это, Лори подписывал, запечатывал и не поднимал глаз, пока большая слеза не упала на бумагу. Лицо Эми было расстроенным, но она лишь сказала:
– А нельзя ли добавить к завещанию что-нибудь вроде поскриптома?
– Можно, это называется «кодицилл» [75] .
– Тогда добавь к моему – я хочу, чтобы все мои волосы были отрезаны и розданы моим друзьям. Я забыла об этом, но хочу, чтобы это было сделано, пусть даже это и испортит мою внешность.
75
Дополнительное распоряжение к завещанию (юридический термин).
Лори выполнил просьбу, с улыбкой думая об этой последней и величайшей жертве, принесенной Эми. Затем он около часа развлекал ее и проявил большое участие, узнав о ее горестях. Но когда он собрался уходить, Эми удержала его и шепнула дрожащими губами:
– Бесс в опасности?
– Боюсь, что да, но мы должны надеяться на лучшее, так что не плачь, дорогая. – И Лори обнял ее братским жестом, который принес ей облегчение.
Когда он ушел, она удалилась в свою маленькую часовню и, сидя в сумерках, молилась о Бесс со струящимися по лицу слезами и болью в сердце, чувствуя, что и миллион бирюзовых колечек не утешит ее, если она потеряет свою кроткую маленькую сестру.