Маленький грязный секрет
Шрифт:
Ехали, и будто воздух густел. Лежащие рядом руки соприкасались мизинцами. Точнее… Я сама нарочно провоцировала эти прикосновения. Маскируя их под случайные. Желая в глубине души зайти дальше, получить больше. Вытряхнуть его, наконец, из рамки, давно ставшей нам маленькой. И да, коротило…
Иван дышал все тяжелее. Желваки на его колючих щеках ходили туда-сюда. Пялясь строго перед собой, я скользнула ладонью по его бедру и с силой, как он любил (я ведь уже хорошо это изучила), сжала член поверх брюк. Покровский грязно выругался, выкрутил
По осенней распутице ехали. И даже высокий клиренс нас не спасал – то и дело ловили ямы. Меня подкидывало на сиденье. Зубы клацали. Внутри все дробно колотилось. Остановились на крохотном пятачке между деревьев. Здесь уж совсем серо было, да. Синхронно потянулись к ремням и бросились друг к другу, как оголодавшие. Стук зубов, стоны, рыки, жалобный треск блузки…
– Черт. Стой. Откину сиденье.
– Да-да-да. Давай… – шептала я, взгромоздившись на Ивана верхом и зацеловывая его в оттянутый ворот свитера.
Отодвинув кресло максимально назад, Покровский откинул спинку. Я привстала и, ломая ногти, принялась расстегивать его ремень. Этот фокус мне пришлось провернуть впервые. Ведь ночью он приходил ко мне лишь в трусах. И оттого получалось неловко. Я поскуливала от нетерпения, я хныкала.
– Ты в колготках, что ли? – выругался Иван, бесцеремонно раздирая капрон в промежности и сдвигая трусы, чтобы погрузить в меня сразу три или даже четыре пальца. Я тоже, наконец, справилась с его одеждой, хотя это было непросто. С нетерпеливым стоном обхватила ладонью толстый напряженный член.
– Что ты его оглаживаешь? Садись давай, – скомандовал Покровский, скалясь. Сместившись повыше, я послушно стала нанизываться. Все вылетело из головы. И первым – вопрос защиты. Неудобно было – жуть. Капрон колготок скользил по коже кресла. Тогда Иван просто зафиксировал мою задницу в ладонях и стал сам долбить меня снизу.
– Осторожней… Врач сказал – осторожней… надо.
Он тут же замедлился, не сумев скрыть разочарованного стона. И начал делать это так нежно… Сминая и покусывая мою грудь в обрамлении спущенного вниз лифчика и полочек так и не снятой блузы. Я кончала как из пулемета. Раз, другой, третий… Тут меня он догнал. Захрипел, взрываясь во мне серией коротких и мощных залпов. Будто только это и было правильно.
Я повисла на нем сломанной марионеткой. Без сил. Счастливая. Такая счастливая…
– Надо бы нам выбираться.
Холодной водой по раскаленной коже звучали его слова.
Еще дрожа от настигшего меня удовольствия, я перебралась на свое сиденье. Между ног неприлично чавкало, по бедрам текло. Он… Он бросил мне влажные салфетки. Как контрольный в голову. Уже неживая, я стерла с себя следы. Одернула одежду. Дождалась, пока он сделает то же самое. И уставившись прямо в черноту перед собой, заметила:
– Или мы встречаемся как нормальные люди, или, клянусь, Иван Сергеевич, это был наш последний раз.
Глава 16
Но кто ж меня послушал. Он, один черт, приперся! И плевать ему было на то, что я даже к ужину не вышла, сославшись на головную боль. Обманывать Тамару Сергеевну не хотелось, старуха сразу всполошилась, перерыла всю аптечку в поисках какой-то пилюли, но я не могла и дальше принимать участие в этом спектакле. Как и не могла его видеть.
Ручка в двери провернулась. Безрезультатно, впрочем. Я же на замок закрылась, желая тем самым продемонстрировать свекру всю серьезность моих намерений. Повисшая затем тишина оглушила. И только сердца нестройный ритм отбивал в ушах уходящие в бесконечность секунды. Неужели ушел? Ведь ушел же?
Давя желание броситься за ним следом, вцепилась в изголовье кровати. Дышала уже кое-как. Через раз. То слишком поверхностно, так что воздуха не хватало, то настолько глубоко, что в груди болело. Да что там… Боль растекалась по телу, прорастала то тут, то там метастазами. И было это абсолютно невыносимо.
А потом он все же додумался провернуть заглушку с той стороны. И хлипкая защита пала. Слух встревожили тяжелые шаги.
– Уходите!
Матрас спружинил под весом мужчины, и я, как нарочно, скатилась прямо ему под бок. Щеки коснулись теплые пальцы.
– Маш.
– Уходите, Иван Сергеевич. Я все сказала.
– Да-да. Ты сказала. А я тут подумал, к черту все это, да? Хочешь, завтра весь день проваляемся в кровати?
– Совсем допились, что ли? – всхлипнула я, зарываясь лицом в подушку.
– Нет. Нет, Маш. Я трезвый. Хочешь, дыхну? – шептал Покровский и поцелуями горячими, жадными, быстрыми целовал мои плечи.
– Не хочу. – Всхлипнула. Боялась повернуться. Боялась заглянуть ему в глаза и ничего кроме вины не увидеть. Но еще больше я боялась поверить, что он не шутит.
Пока мои мысли бились в истерике, Покровский прошелся ладонями по бокам. Сжал в ладонях попку и скользнул ниже, к нежным припухшим складкам. Давая ему больше свободы, выгнула спину.
– Вот так правильно, Машунь. Это ты хорошо придумала.
Покровский извернулся, сместился вниз, и я почувствовала его губы на ягодицах, между, внизу на губах... Ляжки позорно дрожали. Я по-бабьи охала, бесстыже толкаясь бедрами ему навстречу, а потом будто в голове прояснилось! Ну, вот что мы опять делали?
– Стой! Подожди. Секундочку…
Я вывернулась. Набрав полные легкие воздуха, дала себе… нам еще секундочку и включила ночник. Комнату залил неяркий, но все-таки свет. Зрачки Покровского отреагировали, сузившись в точки. Они поглощали всю меня, все мое внимание, как две маленькие черные дыры. Я ничего другого не видела. Только его. Отчетливо. Как он вытер тыльной стороной ладони со щек мой сок, как медленно облизнулся, не сводя с меня поплывшего, но, тем не мнее, настороженного взгляда.