Маленький Николя

Госинни Рене

– Хорошо, - сказал директор, - после "Марсельезы" выпустим вперед трех малышей.

Директор посмотрел на нас и выбрал Эда, Аньяна, первого ученика в классе и любимчика учительницы, и меня.

– Жаль, что нет девочек, - сказал директор, - их можно было бы одеть в голубое, белое и красное или, что иногда делают, прицепить им бант на волосы, эффект - прекрасный.

– Если мне прицепят бант на волосы, я так разозлюсь, что он задымится, - сказал Эд.

Директор быстро повернулся и посмотрел на Эда одним большим глазом, а другим - совсем маленьким, потому что он одну бровь опустил.

– Что ты сказал?
– спросил директор.

Наша учительница быстро ответила ему:

– Ничего, господин директор, у него кашель.

– Нет, мадемуазель, - сказал Аньян, - я слышал, что он сказал...

Учительница не дала ему договорить, она ему сказала, что она его ни о чем не спрашивает.

– Точно, паршивый ябедник, - сказал Эд, - тебя не спросили!

Аньян заплакал и начал говорить, что никто его не любит, что он несчастный, что он плохо себя чувствует, что он все расскажет своему папе и тогда все увидят, что будет, и что учительница сказала Эду не говорить без ее разрешения. Директор провел рукой по лбу, как бы вытирая его. Он спросил у учительницы, закончен ли этот разговор и может ли он продолжать. Учительница покраснела, и ей это было очень к лицу, она почти так же красива, как мама, но у нас обычно краснеет папа.

– Хорошо, - сказал директор, - эти три мальчика подойдут к господину министру и преподнесут ему цветы. Мне нужно что-нибудь похожее на букет цветов, для репетиции.

Бульон, наш воспитатель, сказал:

– У меня идея, господин директор, я сейчас вернусь.
– И он убежал и вернулся с тремя метелками из больших перьев.

Директор сначала немного удивился, а потом одобрил: мол, для репетиции сойдет. Бульон дал каждому по метелке - Эду, Аньяну и мне.

– Хорошо, - сказал директор.
– Теперь, дети, вообразим, что я господин министр, вы идете мне навстречу и отдаете мне метелки.

Мы сделали, как он нам сказал, и отдали ему метелки. Директор держал перья в руках, и вдруг он рассердился. Он увидел Жофруа и сказал ему:

– Эй вы, там! Я видел, как вы смеялись. Мне очень интересно, что вас так рассмешило. Мы бы все посмеялись с вами вместе.

– То, что вы сказали, месье, - ответил Жофруа.
– Идея приколоть банты на волосы Николя, Эда и этого паршивого любимчика Аньяна, от этого мне и стало смешно!

– Ты хочешь получить кулаком по носу?
– спросил Эд.

– Как бы не так!
– сказал я.

И Жофруа влепил мне затрещину. Мы подрались, к нам присоединились и другие ребята, кроме Аньяна, он катался по полу, крича, что он не был паршивым любимчиком и что никто его не любит, и что его папа пожалуется министру. Директор размахивал перьями и кричал:

– Прекратите! Ну прекратите же!

Кругом все бегали, а мадемуазель Ванденберг стало плохо, это было ужасно.

На следующий день, когда приехал министр, все прошло прекрасно, но мы этого не видели. Нас всех загнали в прачечную, и даже если бы министр захотел нас увидеть, он не смог бы этого сделать, потому что дверь была закрыта на ключ.

Дурацкие идеи у директора!

Я КУРЮ

Я был в саду и ничего но делал, когда пришел Альсест и спросил меня, что я делаю. Я ему ответил:

– Ничего.

Тогда Альсест предложил мне:

– Пойдем со мной, я тебе что-то покажу, вот посмеемся-то.

Я сразу же пошел с Альсестом, нам вдвоем всегда весело. Альсест, я не знаю, говорил ли я вам это, очень толстый парень, он все время ест. Но тогда он не ел, он держал руку в кармане. Пока мы шли по улице, он все время оглядывался, не идет ли кто за нами.

– Что ты хочешь мне показать, Альсест?
– спросил я.

– Подожди, - ответил мне Альсест.

Альсест вынул из кармана большую сигару.

– Смотри, - сказал он мне, - это настоящая, не шоколадная!

То, что она не из шоколада, он мог мне не говорить. Если бы она была из шоколада, Альсест мне бы ее не показывал, он бы ее съел.

Я был немного разочарован. Альсест же сказал, что мы повеселимся.

– А что мы будем делать с этой сигарой?
– спросил я.

– Спрашиваешь!
– ответил мне Альсест.
– Будем курить, черт возьми!

Я не был уверен, что это здорово придумано. И потом я знал, что это не понравится ни маме, ни папе. Но Альсест спросил меня, запрещали ли папа и мама мне курить сигару. Я стал вспоминать, что папа и мама мне запретили: рисовать на стенах моей комнаты, говорить за столом при гостях, если меня не спрашивают, наполнять ванну водой, чтобы играть с лодкой, есть сладости до обеда, хлопать дверьми, ковырять в носу и говорить грубые слова. Но курить сигару - это папа и мама мне никогда не запрещали.

– Вот видишь, - сказал мне Альсест.
– В любом случае, чтобы чего-нибудь не вышло, мы где-нибудь спрячемся и сможем спокойно покурить.

Я предложил пойти на пустырь, который был недалеко от дома. Папа туда никогда не ходит. Альсесту понравилась эта идея. Мы уже прошли забор, за которым начинался пустырь, как вдруг Альсест хлопнул себя по лбу и спросил:

– У тебя есть огонь?

Я ему ответил, что нет.

– Тогда как же мы будем курить?
– спросил он.

Я ему ответил, что спросим огня у кого-нибудь из прохожих, я видел, как папа это делает на улице. Мне было забавно смотреть, потому что прохожий всегда пытался зажечь зажигалку, но из-за ветра у него ничего не получалось. Тогда он давал свою сигарету папе, а папа прикасался к ней своей, сигарета прохожего мялась, и он был не очень доволен. Но Альсест мне сказал, что я дурак, что никогда никакой мужчина не даст нам огня, потому что мы маленькие. Жаль, было бы забавно посмотреть, как наша большая сигара сомнет сигарету.

– А что, если купить спички в табачной лавке?
– сказал я.

– У тебя есть деньги?
– спросил Альсест.

Я сказал, что можно скинуться, как это мы делаем в конце года в школе, чтобы купить подарок учительница. Альсест рассердился и сказал, что у него сигара, это было справедливо, и я должен заплатить за спички.

– А ты платил за сигару?
– спросил я.

– Нет, - ответил мне Альсест.
– Я ее нашел в ящике бюро моего папы, а так как папа не курит сигары, то он никогда не заметит, что ее нет.