Маленький оборвыш (др. перевод)
Шрифт:
В седьмом действии Фрэнк сидит в тюрьме, закованный в цепи. Он раскаивается в своих дурных поступках и страшно мучается. Вдруг к нему опять является дух матери, утешает и ободряет его. Он плачет, а потом идет на казнь спокойно, без всякого отчаяния. В это время дух разворачивает бумагу, на которой крупными буквами написано: «Любовь матери бесконечна».
Глава XXVIII. Мое намерение перемениться быстро исчезает
Пьеса вызвала у публики громкие рукоплескания. Меня она тронула до
– Какая славная пьеса, не правда ли, Смит! – сказал он, пока мы проталкивались сквозь толпу при выходе из театра. – В ней так хорошо показано, как человек становится все хуже и хуже, пока не сделается настоящим негодяем. Любовь матери бесконечна. Это, я думаю, значит, что если мать умрет, так она сверху глядит на нас и видит все, что мы делаем. Правда ведь, Смит?
– Да, я думаю.
– О мачехах там ничего не сказано, Смит, я думаю, твоей пришлось бы смотреть на тебя снизу вверх, а не сверху вниз, как ты думаешь?
Я постарался засмеяться в ответ на его слова, но в душе мне было вовсе не до смеха.
– Все равно, у тебя есть настоящая мать, которая глядит на тебя сверху. Правда, Смит? Да что с тобой? О чем ты плачешь?
В эту минуту мы вышли на улицу.
– Полно, перестань, – утешал меня товарищ, – тебе не нужно ходить смотреть чувствительные пьесы, если ты такой слабый. Что, у тебя нет платка? На, возьми мой.
И он подал мне какую-то грязную тряпку.
– Ах, Рип!
– Ну, перестань же! Ты, верно, нездоров! Успокойся, смотри, уже десять часов, нам пора по домам! Мне придется идти далеко. А ты где живешь? К которому часу тебе надо вернуться? Где лавка твоего хозяина?
Последний вопрос он задал тревожным голосом, как будто у него опять мелькнуло подозрение.
– Я не живу в лавке, – проговорил я прерывающимся голосом, наклоняясь ближе к его уху, – у меня нет хозяина.
– Нет хозяина? Так чем же ты живешь? Где ты работаешь?
– Нигде, если наше прежнее дело не назвать работой.
– Наше прежнее дело! – удивился Рип. – Неужели ты в самом деле не переменился, Смит? Нет, этого не может быть!
– Да, я переменился, – рыдая, ответил я, – только я переменился тем, что стал еще хуже, вот как в пьесе.
Рипстон простоял с минуту задумавшись, глядя на меня с недоумением. Потом он тряхнул головой, что всегда означало у него принятие какого-нибудь решения, и спросил:
– Ты об этом и плачешь, Смит?
– Да, об этом.
– Значит, ты хочешь перемениться?
– Еще бы, очень хочу! Я рад бы сейчас сделаться честным, да только не знаю как. Вот если бы ты помог мне!
– Как же я могу помочь!
– Не знаю. Если бы твой хозяин…
– Я уже об этом подумал! – с жаром воскликнул Рипстон. – Попробуем поговорить с ним. Пойдем скорее, а то он рассердится, что я запоздал!
Я твердо решил последовать за Рипстоном, но едва мы сделали несколько шагов, как перед нами явился Джордж Гапкинс. Он стоял, прислонившись к фонарю, и когда я проходил мимо, положил руку на мое плечо, по-видимому, с полным добродушием, хотя я чувствовал, что он крепко держал меня.
– Ах, вот ты где! – произнес он с ласковым упреком в голосе. – Экий ты нехороший, непослушный мальчик! Как тебе не стыдно ходить в такие дурные места, когда ты знаешь, что твоя добрая тетенька терпеть этого не может. Неужели ты никогда не избавишься от дурных знакомств? А ты, мальчишка, – обратился он к Рипстону, – если еще раз вздумаешь совращать его с пути, я отведу тебя в полицию. Убирайся прочь.
Гапкинс положил руку на мое плечо, по-видимому, с полным добродушием, хотя я чувствовал, что он крепко держал меня.
Я был так поражен неожиданным появлением Гапкинса, что не мог выговорить ни слова. Рипстон, удивленный его щегольским нарядом и повелительным тоном, смотрел то на меня, то на него, широко открыв глаза от удивления.
– Ну, если ты не хочешь идти со мной, Смит, – проговорил он наконец, – так прощай.
– Прощай, Рип, мы, может быть, скоро увидимся.
Он пошел по направлению к Спиталфилду, и я видел, что он несколько раз оборачивался и смотрел на меня все с тем же удивлением.
– С каким это негодяем я тебя встретил? – спросил Джордж, не снимая руки с моего плеча и увлекая меня в сторону улицы Кит.
– Он не негодяй, он честный мальчик, – возразил я.
– А если он честный мальчик, так чего же он связывается с такими воришками, как ты? – насмешливо заметил мистер Гапкинс. – И тебе что за надобность знаться с честными мальчиками? Ты должен помнить свое дело и не забывать, что работаешь на меня.
Я был так смущен, что не нашелся как ему ответить. Он снял руку с моего плеча, я мог убежать от него и догнать Рипстона. Эта мысль мелькнула у меня в голове. Но я не имел сил привести ее в исполнение. Джордж Гапкинс наводил на меня необъяснимый страх, я не смел ни на шаг отстать от него.
– О чем же это ты разговаривал с честным мальчиком, когда я вас встретил? – спросил он.
– О прежней жизни, – ответил я.
– О прежней жизни? Когда ты был честным мальчиком?
– Нет, когда он был нечестным.
– А, так он не всегда был честным, Джим? Что же он делал?
Я чувствовал, что поступаю дурно, выдавая своего старого приятеля, но я не смел противиться своему хозяину.
– Мы с ним вместе занимались воровством в Ковент-Гардене, – ответил я, – и жили вместе в Дельфах.
– Вот что! А теперь где же он живет? Что он делает?
– Он работает.
– Работает? Возится с какой-нибудь грязной, тяжелой работой, бедный мальчуган! И много ли зарабатывает?
– Восемнадцать пенсов в неделю, кроме содержания.