Мало ли что говорят...
Шрифт:
– Может, оно и правильно? – печально резюмировала Наташа, обматерив на чём свет стоит ни в чём не повинную огромную яму и полисмена в пыльных ботинках.
Едва удерживая руль, полуживой Джим довёз всех до своей квартирки на Гринвич-Вилледж. Созвонились с Джошем и Майклом. Те пообещали вскоре подтянуться. Наташа сказала, что, отужинав, отбудет проведать очередного бывшего зятя. Соня сходила в душ. Джим заказал ужин в китайском ресторане и, хочется надеяться, всё-таки полил цветы.
Ужин Соня обильно сдобрила спиртным. На неё начали наваливаться невероятная усталость и тоска. Даже присутствие Джоша не радовало. Огромный город
Соня взгромоздилась с ногами на диван и, по-детски кривляясь, но от всей души, продекламировала ей стишок, невесть откуда всплывший в её хмельной памяти. После чего рухнула «где стояла», и последний всплеск нетрезвого сознания зафиксировал озвученную картинку – рыдающая Наташа укрывает её пледом и нежно шепчет: «Охуительно… охуительно…»
Спала Соня беспокойно.
Ей снились бизоны, расписывающие Линкольн-центр в манере соцреализма. Конфуций, сигающий с крыши Эмпайр-Стейт-Билдинг, потому что его «за графу не пустили пятую» преподавать философию в Гарвардском университете. Москва, стоящая на Гудзоне. Бородинская битва на Аппалачском плато. И один высокий, красивый татаро-монгольский индеец с бирюзовыми глазами и великолепной фигурой, в джинсах и гусарском ментике. Он отечески-заботливо качал головой и выговаривал: «Когда же ты научишься пить по-человечески?!»
P.S.
Соня была очень удивлена на следующий день, узрев внутреннее оформление Линкольн-центра, похожее на клуб колхоза-миллионера времён «расцвета застоя».
P.P.S.
Скоро, скоро холод зимнийРощу, поле посетит;Огонёк в лачужке дымнойСкоро ярко заблестит;Не увижу я прелестнойИ, как чижик в клетке тесной,Дома буду гореватьИ Наташу вспоминать.Глава пятая
Байкал, расизм и Брюс Уиллис
«Боже, какой позор!» – думала Соня, сдавая бейджик визитёра на проходной Бостонской телестудии улыбчивому охраннику. Уши её горели, щёки пылали. «Не быть тебе телезвездой! Не парить в верхних строках рейтингов!» – ехидничал внутренний голос. Такого фиаско она не терпела уже очень давно. Последний раз – в ясельной группе детского сада. Гордость не позволила поставить в известность воспитательницу о том, что Соня навалила в штаны. И маленькая Сонечка молилась, молилась… уже не помня кому… наверное, дедушке Ленину, чтобы за ней пришёл папа или старший брат! Но её молитвы не были услышаны – пришла мама. И, разумеется, устроила громогласный скандал из-за «горошины под матрасом». Принцесса была опозорена. Публично.
Однако…
«Срочно купить литровую бутылку водки. Выпить её залпом. Убить Марка. Убивать изощрённо – он должен мучиться. Утопиться в океане… Предварительно сделав харакири «розочкой».
Вероятно, Соня обладала ярко выраженными способностями к передаче мыслей – потому что ни на секунду не затыкавшийся последнюю четверть часа Марк вдруг снова впал в молчание. Правда, не в каталептическое, как в студии. Сейчас, видимо, он почувствовал, что «…его будут бить. И может быть, даже ногами» [12] . Поэтому онемел. На целую минуту. Соне она показалась вечностью. Но хрупкое равновесие всё же было нарушено – до слуха донеслось его жалобное: «It’s mean…» – и она с воплями: «А-а-а-а-а-а!!!» и чего-то ещё нечленораздельно-оскорбительного в адрес его матери, которая Сонечку ещё вчера достала, начала сумкой колотить «ицмина» по его «майнду».
12
Ильф и Петров, «Двенадцать стульев».
Пущей дикарской радости добавляли металлические бляхи, которыми была увешана Сонина торба в стиле «милитари».
Хорошо, что Марк удержался на ногах. Если бы он упал, Соня добила бы его отнюдь не декоративными солдатскими ботинками на грубой подошве. И потом за долгие безмятежные тюремные вечера изучила бы, наконец, английский язык в должном объёме. Возможно, даже переплюнула бы Шекспира по многообразию лексики. Тюрьмы в Штатах оборудованы спортзалами. Рацион питания правильный. Похудела бы и подкачалась. За убийство срок, надо полагать, немалый.
А всё так славно начиналось…
Накануне Джош сообщил Соне, что сегодня в полдень она должна стоять у входа в Бостонский телецентр, потому что участвует в передаче «штатного» телевидения (что-то на манер «республиканского»).
Ах, этот неподражаемый великолепный Джош! Если он говорит вам, что делать, вы готовы немедленно туда идти. Как будто это – именно то, единственное, зачем вы родились на свет. Соня лично имела честь быть знакома ещё только с одним подобным представителем рода человеческого. Она с таким экземпляром жила. И если он говорил: «Завари мне, пожалуйста, чаю», – Соня понимала, что именно в этом её – реинкарнированного существа – предназначение.
Передача выходила в эфирное время «домохозяек» и по формату напоминала «интервью с интересными людьми».
«Это что же – я завтра с бухты-барахты должна на целых полчаса прямого эфира с перерывом на рекламу стать «интересным человеком» для тех жителей штата Массачусетс, которым в это время дня больше нечего делать, кроме как смотреть телевизор?!»
В Сонином организме началась вегетативная буря, именуемая в простонародье «медвежьей болезнью».
Не дав времени до конца осмыслить, чего конкретно Соне следует опасаться, Джош, как ни в чём не бывало, сообщил, что ещё будут задавать вопросы. И не заранее подготовленные редакторами с Сониными, ими же исправленными, ответами. А по телефону! В прямом эфире!!!
Единственное, о чём Соня в тот момент мечтала, – нуль-транспортироваться в Антарктиду к добродушным пингвинам, не владеющим никакими языками. Но, не имея для этого достаточно сил, её дух транспортировал слегка обмякшее тело в «два нуля».