Малое собрание сочинений (сборник)
Шрифт:
«Дурак».
«Бочка».
Все равно же – неделя разрушена.
И серым Ф. больше не представится возможности обвинить меня в sex арреа-ль-ности.
После второй половины марта.
1–3 января своеобразный финал.
Без ожидания следующей «второй половины».
И без оплакивания финала.
3 января
Вот видите – вам опять смешно.
Вы не верите, что можно вскармливать нарывом. А если бы вы имели счастье наблюдать, то убедились бы,
И сейчас я имею полное право смеяться над вами. Вы не видите, вы не внемлете моим гениальным догадкам – и не собираетесь раскаиваться.
А я созерцаю и раздраженно смиряюсь.
«Значит, так надо».
«Мало того – может быть, только потому-то грудь матери окружена ореолом святости и таинственности».
Ну, посудите сами, как это нелепо!
Я пытаюсь даже рассмеяться… И не могу. Меня непреодолимо тянет к ржанию – а я не УМЕЮ придать смеющегося вида своей физиономии…
Я сразу догадываюсь – мороз, бездарный мороз. Мороз сковывает мне лицо и превращает улыбку в идиотское искривление губ.
Я воспроизвожу мысленно фотографию последнего номера «Московской правды»… обмороженные и тем не менее улыбающиеся физиономии… Проклинаю мороз и разуверяюсь в правдивости социалистической прессы.
Дальнейшее необъяснимо.
Ребенок обнажает зубы, всего-навсего – крохотные желтые зубы… Обнажение ли, крохотность или желтизна – но меня раздражает… Я моментально делаю вывод: «Этому тельцу нужна вилка. И не просто вилка, а вилка, исторгнутая из баклажанной икры».
Ребенок мотает головой. Он не согласен. Он кичится своей разочарованностью и игнорирует мою гениальность. И эта гнойная…эта гнойная – торжествует!
Я вынужден вспылить!
Как она смеет… эта опьяненная сперматозоидами и извергнувшая из своего влагалища кричащий сгусток кровавой блевоты…
Как она смеет не удивляться способности этого сгустка к наглому отрицанию!..
Но рука не подымается. Мне слишком холодно, и я парализован. Я сомневаюсь – достанет ли сил протереть глаза…
Можно и не сомневаться.
Я лежу и выпускаю дым. В атмосфере – запах баклажана. А в пасти хрипящего младенца все тот же сосок, увенчанный зеленым нарывом…
Сам! Сам встану!
4 января
Встретив лицом к лицу, робко опустить голову и пройти мимо в трепетном восторге и смущении…
…проводить взглядом удаляющуюся фигуру – и, хихикнув, двинуться вослед…
…осторожно ступая, подкрасться – и нанести искросыпительный удар по невидимой сзади физиономии…
…не предпринимая никаких попыток к бегству, по-прежнему робко опустить голову и безропотно упиваться музыкой устного гнева…
…неутомимо льстить, лицемерить, петь славословия, свирепо раскаиваться, яростно извиняться, – пасть на колени и лобызать все что угодно…
…рабским взглядом поблагодарить за ниспосланное прощение и убедить в неповторимости происшедшего…
…на прощание – ласково солидаризироваться в вопросе о нерентабельности поэтической мысли…
…при возобновлении удаления – издалека нанести удар чем-нибудь тяжелым – и тем самым обнажить отсутствие совести и способность на самые непредвиденные метаморфозы…
…и, продолжая свой путь, заглушать тыловые всхлипывания и мстительные угрозы напевами из Грига.
5 января
Утром – окончательное возвращение к прошлому январю.
Тоска по 21-му уже не реабилитируется. Нелабильный исход – не разочаровывает.
Даже по-муравьевски тщательное высушивание эмоций и нанизывание на страницы зеленых блокнотов – невозможно.
Высушивать нечего.
Впервые после 19-го марта – нечего.
Пусто.
7 января
Помните, Вл. Бр.? – Вы говорили:
«Ерофеевы – тля, разложение, цвет, гордость. О Гущиных не говорю… Мамаша эта твоя, Борис и сестры – просто видимость, Гущины, мамашин род… Эти – просуществуют… А Ерофеевыми горжусь… Папаша в последние минуты всех посылал к ебеней матери… а тебя не упоминал вообще… Мать, наверное, говорила тебе?..
Загнулся человек… и мать не успел выжить… А надо бы, надо бы… правильно я говорю?
Ннадо… Еще налить?
Двадцать лет в лагере – это внушительно… И Юрик прямо по его стопам… Водка и лагерь – ничего нового… Совершенно ничего нового… А это – плохо… Скверно… Спроси у любого кировчанина – каждый тебе ответит: Юрий – рядовой хулиган, пьяный бык, Бридкина наместник – и больше ничего… На тебя все возлагают надежды… Ты умнее их всех, из тебя выйдет многое… Я уверен, я еще не совсем тебя понимаю, но уверен…
А за университет не цепляйся… И не бойся, что в Кировске взбудоражатся, если что-нибудь о тебе услышат… Все равно – ты уже наделал шума с этими своими тасканиями, Тамара уже смирилась, и мать – тоже…
И не бойся тюрьмы… Главное – не бойся тюрьмы… Тюрьма озверивает… А это – хорошо. Бандиты эти грубые, бесчувственные – но не скрывают этого… Искренние… А ваши эти университетские – то же самое, а пытаются сентиментальничать… Умных мало – а все умничают… Чувствовать умно надо, чувствовать не головой, но умно… А ваши эти все – холодные умники…
Тебе с ними не по пути… Они просуществуют, как твои Гущины…
Они не хотят существовать просто так… Они в мечтах – мировые гении… И, мечтая, существуют… Я знаю этих типов, я сам учился в университете…