Малой кровью
Шрифт:
Но одновременно с этим он угодил и в какой-то другой, исчезающе малый, процент: с восьми-девяти лет Джек перестал расти. Он застрял на ста пятнадцати сантиметрах, и хотя потом тренировками и всякого рода процедурами (в том числе запрещёнными гормональными уколами) создал себе вполне пропорциональную гармоничную фигуру, рост оставался недостаточным.
Легко представить себе, как это его угнетало…
Телепатические способности проявились у него довольно рано, в девятнадцать лет – в первый же день Вторжения, случайно совпавший с днём рождения. Наверное, этому поспособствовал чудовищный
Оказалось, что дар телепатии сопряжён у него с особенной наклонностью к иностранным языкам. Позже Джек выяснил, что многие телепаты обладают своего рода довеском к способности слышать и передавать мысли: например, абсолютным музыкальным слухом, эйдетической памятью, умением держать любую аудиторию, какими-то смутными, но всё же не шарлатанскими предвидением или видением сквозь стены…
Перспективы открылись и захлопнулись. Штаты залихорадило. Родители, как подобает опытным кочевникам, быстро свернули шатёр и отбыли на Аляску. Вскоре по всей стране начались беспорядки, которые кое-кто даже называл Второй гражданской войной. На Аляске было скучно, бедно, голодно – зато никого не убивали. Через три года, когда большая страна Соединенные Штаты распалась на четыре независимых государства, всю землю и все недра забытой и заброшенной Аляски купил концерн «Ниппахо», никакого отношения к Японии не имевший: в нём правили марцалы. Жизнь тут же забила ключом.
Джек работал в службе безопасности одной из крупных дочерних фирм концерна, выявлял промышленных шпионов. Это было остро, интересно, иногда опасно – и хорошо оплачивалось. Попутно он возобновил русский, выучил французский, китайский, японский, малайский, вьетнамский… Но Джек не строил иллюзий: с этого поста ему не уйти: слишком много знал. Подобно хрестоматийной сэллинджеровской рыбке-бананке, он забрался в тесную уютную пещеру и съел много бананов. Обратного хода не было, как не было и хода вперёд…
Женщины его не чурались, трижды он даже едва не женился, но каждый раз, не желая того, улавливал мысли невесты – и давал задний ход. Джек продолжал жить со стареющими родителями, отношения то портились, то оживлялись, но и здесь наблюдалась всё та же пещера с бананами.
Нужно было где-то что-то рвать, рвать решительно и необратимо…
Решиться на это Джек никак не мог.
А четыре года назад его забрали в первый раз. От того похищения у него не осталось никаких воспоминаний: просто пропали тринадцать дней, и всё. Кое-что из памяти сумели вытянуть под гипнозом спецы из НСБ, а главное – многое помогли потом восстановить знакомые телепаты. Но это была всего лишь неприятная история, рассказанная ему про кого-то другого, история, которая стряслась с посторонним и скучным…
Из этого события Джек сумел извлечь некоторые дивиденды. Да нет, если честно, он выжал из ситуации всё, что только можно. Немного попридуривавшись, он получил приличную страховку, а после добился перевода на другую работу – на огромный транспортный терминал (тоже принадлежащий концерну) в Сан-Франциско, один из красивейших городов мира.
Так он впервые в жизни стал жить один. Родители скоро приехали
Но прорыв он совершил, маленькую победу одержал, следовало бы закрепить успех – тем более, что в его жизни появилась наконец Чарли, юная женщина, ничего глупого про Джека не думавшая. Она тоже была телепаткой – правда, куда более слабой, чем Джек, – стройной, довольно высокой и при этом худой с перехватами, как бамбуковое удилище. В её крови была примесь индейской и негритянской, что наградило девочку красивым горбатым носом и чёрными с синеватым отливом волосами, подобными тонкой проволоке. С Джеком, уже почти лысым и основательно раздавшимся в плечах, они составляли более чем странную, но очень живописную пару.
Всё было почти хорошо, но тут произошло второе похищение…
В отличие от первого, второе запомнилось целиком, с начала до конца, в деталях, и даже те подробности, которые поначалу не закрепились в сознании, могли быть вытащены в любой момент. Всё было здесь, совсем рядом, каждая самая крошечная, самая третьестепенная деталь – то, что касалось и самого похищения, и полёта, и двух бунтов, и потом очень медленного и очень страшного, безнадежно-страшного умирания в герметически запертом тёмном, жарком и душном корабле – всё это запечатлелось в памяти сверхподробно, контрастно, неправдоподобно чётко: как на огромных гламурных плакатах.
Были и светлые, радостные, счастливые дни: когда их наконец посадили на планету по имени Мизель и оказалось, что там, кроме абов, полно своих, когда они там жили в каком-то лесном посёлке, обжираясь вкуснейшей едой и опиваясь тёмным пивом, заводя короткие романы, оттягиваясь на рыбалке и пикниках, а потом прилетели коты-инженеры и привели в порядок даже не один, а два корабля, чтобы можно было лететь обратно не как кильки в жестянке, а с комфортом, и они вернулись, и здесь была Чарли…
О боже, как она бежала навстречу!..
Но до чего же он хотел временами, чтобы и это всё забыть, забыть к чёртовой матери…
Зато ничего из второго похищения ему не снилось. Вот то, первое – оно было главным содержанием его кошмаров. При этом он, как ни старался, не мог наутро вспомнить ничего конкретного.
Чарли всеми силами старалась успокоить его, но он всё равно спал плохо, подсознательно оттягивая момент засыпания, сокращая время сна. Джек и без того никогда не отличался сдержанностью, а теперь и вовсе стал раздражительным, дёрганным, взвинченным, быстро уставал, вздрагивал от стука в дверь и телефонных звонков.
Дома он переделал аппарат – тот гудел тихонько и мигал лампочкой. На работе приходилось терпеть…
На этот раз он почти уснул – и когда телефон грянул частой очередью басовитых гудочков, подскочил от неожиданности. Он оглянулся на Чарли – но у неё над ухом можно было стрелять из слонового ружья, она только повернётся на другой бок – схватил трубку и на четвереньках, волоча шнур, убежал в соседнюю комнату.
– Слушаю, – сказал он негромко. – Какого чёрта?
– Привет, Яшка, – сказали на том конце по-русски. – Это Смолянин, не узнаёшь?