Малой кровью
Шрифт:
Видимо, стон его был услышан, потому что воющий звук прекратился. То есть тишины не настало, но звуковая гамма переменилась, стала более низкой и более приемлемой, что ли… Потом он увидел, как из мрака над ним сформировалось что-то громадное, сине-серое.
Звуки пластались, делились, принимали форму. Маленьких серо-синих нищих человечков. Они толпились вокруг и жадно, нагло и униженно просили.
Понадобилось ещё две-три вечности, чтобы понять: то, что вверху – это лицо и плечи. И ещё больше, чтобы сообразить: с тем человеком всё нормально, и вообще это док… док… как его?.. Халтурин?.. нет, э-э-э… Поганцев… нет, Урванцев. Точно,
Из нищеты звуков образовалось – словно слепился космический ком мокрого снега – слово. И слово было: «Очнулся».
Мрак ещё сильнее задвигался, заклубился, в нём образовалась дверь, в дверь сидя вошёл огромный человек, заняв весь проём.
– Игорь, – позвал он. – Игорь, ты меня слышишь?
– Слышу, – громко сказало всё вокруг, хотя сам Стриженов молчал.
– Но не узнаёшь… Слюдянку помнишь? Я – Давид.
– Слюдянку – помню. А ты – Давид… Тат в нощи… Ну ни хрена себе. Ты теперь Голиаф… – и захохотал, сам себе удивляясь и себя стыдясь.
– Давид Юрьич, это «компаунд»… остаточное действие… верт-пропаниол я ввёл, скоро всё будет в норме…
– Разберусь, доктор. Скажите, ваше присутствие обязательно?
– Да.
– Тогда не смею возражать… Игорь, что ты помнишь последним? – наклонился и навис, почти обхватив крыльями.
– Всё… и ничего. Смешно, да? Помню… помню… через речку перебрались… туда и обратно… Точно. А обратно-то зачем?..
– В этой атаке его и контузило, – сказал Урванцев. – Вас контузило, товарищ полковник. Чигишев выволок на себе…
– Давно это было? – словно выдираясь из сладкого липкого паучьего болота, спросил полковник. Он попытался было приподняться, но Урванцев поймал его за плечо:
– Ни-ни-ни… ни в коем случае… Сутки назад.
– Так. И где это мы? И что вообще происходит?
– Занимаем объект «Сахарная голова». Держим периметр.
– Держим, Павлик?
– Пока держим.
– Потери большие?
– Большие, Игорь… У меня лежачих – за шестьдесят. И в строю где-то сто двадцать – ну, сто тридцать… Это всё.
– Кто командует?
– Поручник Ежи Булаховский, – док почему-то усмехнулся. – Артиллерист.
– Помню его, – сказал Стриженов. – А что, других офицеров?..
Повисло молчание.
– Всех, – сказал наконец Урванцев. – Диверсионная группа.
– Наши ребята, – сказал Давид. – Из Легиона. Но обработанные. Видимо, они очень убедительно сыграли…
– Паша, – попросил полковник. – Дай мне попить. Сухо, как… – И, с трудом и жадностью сделав три глотка: – Ф-фу… помоги сесть, что ли. Давид, говоришь… А ведь помню… и был ты вот такой. И что с человеком стало?
– Что, что… Разъелся, вот что. Худеть надо, а как тут похудеешь, с ихней жратвой? Получ`Ите картину художника Кустодиева: купчиха Пьер Безухов у постели раненого князя Андрея… Коньяк будешь? Доктор, можно раненому коньяк?
– Контуженному. Не больше напёрстка.
– Тогда давайте три напёрстка, и произведём дегустацию. Не абы что, «Хенесси», но с Земли. Не местного производства.
– Я даже не буду спрашивать, как к тебе попал коньяк. Как ты сюда попал?
– У меня катер. И… в общем, я тебе сейчас в трёх словах изложу ситуацию, а потом ты меня, если захочешь, убьёшь. Но пока, ради бога, не перебивай, а то… потом не отмоете тут…
Урванцев принес три пластиковые баночки, Давид подал ему плоскую фляжку: дозируйте, доктор. Тот отдозировал. Полковник поднес баночку к носу: коньяк отчетливо пах йодом.
– И написано почему-то: «Для анализов», – сказал Давид. – Что ж вы, доктор, другой посуды не нашли?
– А вы читайте полностью, – обиделся Урванцев. – «Натрий хлор, чистый для анализа». Соль. Такую мы её получаем. Растворы сами делаем.
– А почему йодом пахнет? – спросил полковник.
– Это у тебя обычный глюк. Хорошо хоть йодом, запах благородный. Меня когда контузило в прошлом году, месяца три – одно только дерьмо в керосине…
– Ну, ладно, – сказал полковник. – Успокоил. Давайте тогда за нас за всех.
Давид хотел что-то сказать, но только поморщился. Выпил. До капли.
– Значит, так, ребята… – начал он, возвратив баночку Урванцеву. – У истоков этого идиотского плана сидел я, поэтому и ответственность на мне. А что его в процессе разработки насмерть перекорёжили, так ведь это происходит со всеми планами…
Полковник, видимо, основательно плыл: контузия, усталость, сердце, недавняя операция, какой-то немыслимый коктейль препаратов… То есть, с одной стороны, он чувствовал обострённую – как будто мозги протёрли нашатырным спиртом – чёткость восприятия; а с другой – то ли в этой пугающей чёткости пропадали какие-то важные детальки, то ли он эти важные детальки просто-напросто моментально забывал. И он так и не понял, а переспрашивать постеснялся, с какого момента должен был вступить в действие гениальный план Давида – то ли с момента появления на сцене Дьявола Чихо, то ли когда Чихо двинулся в свой великий поход…
Многое из того, что Давид рассказывал, полковник знал и так, а чего не знал, о том догадывался: что перманентную эту гражданскую войнушку раскочегаривало и содержало в рамках одно и то же имперское ведомство, имея целью не дать сформироваться большим и сильным государствам – то есть вынуждая мелких герцогов и муниципалитеты вольных городов предаваться дурной конкуренции и сдавать живой товар по смешным ценам. Теперь, когда с Землёй у Империи возникли ощутимые проблемы, Тирон становился важнейшим источником немодифицированных генов, и продлить теперешнее состояние управляемого хаоса Империя будет стремиться и тужиться – сопротивляясь вполне естественному техническому и социальному прогрессу. И, не исключено, добьётся успеха, поскольку умеет много гитик и совершенно не имеет совести.
Теперь о Чихо. Первоначально считалось, что его породило некое подполье или даже Сопротивление внутри самих имперских структур. Проникнуть в него землянам не удавалось (по вполне понятным причинам), информацию получали только косвенную. То есть требовалось в тёмной комнате на слух, нюх и ощупь определить цвет, повадки и жизненные устои кошки (или не кошки). Сначала вырисовывалось что-то анархистско-эсеровское, типа «любая власть от Сатаны» и «полмира ляжет в гробы, зато другая половина будет жить долго и счастливо». Но постепенно наши стали подозревать, что это если и подполье, то действует оно под крылышком имперской контрразведки и преследует интересы Империи же – разве что употребляя антиимперскую риторику и пользуясь методами, которые к легальному употреблению запрещены. Скажем, власти Империи при всём их цинизме и, скажем так, своеобразных понятиях о гуманности ни за что не пойдут на поголовное зомбирование всего населения ресурсной планеты – хотя это разом и надолго закрыло бы проблему генного голода. А вот отмороженные бандиты-подпольщики на такой шаг вполне могут пойти…