Мальтийский апельсин
Шрифт:
– Но тогда почему бы ей не предложить нам говорить то же самое на момент убийства Сайганова? Это было бы куда естественнее для нее…
– Убийство Сайганова ей надо было повесить на меня, поэтому ей выгоднее было бы, чтобы все на тот момент были пьяные и ничего не помнили. Кроме, конечно, моего побега и того, что именно она молола кофе, то есть находилась у всех на глазах. И ей это, как видишь, удалось. Хотя на самом деле его молола я, и звук кофемолки приглушил звук выстрела.
– Выстрел… Где же она взяла этот «маузер»?
– «Маузер»? Кажется, я слышала как-то о «маузере»… Не помню только, кто о нем говорил, Ленка или Дима. Но о «маузере» в доме говорили. Я еще тогда подумала, что «маузер» у большинства людей ассоциируется с войной… Может, это старый пистолет, а может, «маузеры» выпускают и в наше время. Но слово это звучало, звучало в том доме… Если эта сумасшедшая действительно убила своего мужа из «маузера», то куда она могла его спрятать? Ведь весь дом перевернули вверх дном, весь сад обшарили и даже часть леса. Как ей удалось так быстро от него избавиться? Вот ты, Лера, куда бы его дела?
– А ты не догадываешься?
– Догадываюсь. Я сразу об этом подумала…
– Мне кажется, я знаю, что ты хочешь мне сказать…
Их разговор прервал телефонный звонок. Лера, испуганно
– Да, слушаю… Кто?
Она слушала несколько минут, не произнося ни слова. Таня за это время перевязала платок, опустив его почти до самой переносицы и скрыв лоб, поправила очки и даже закрыла щеки ладонями. Она была уверена, что звонят по ее душу. Когда же Лера произнесла в конце, обращаясь к невидимому собеседнику: «Да, хорошо, я сейчас подъеду», Таня вся напряглась в ожидании и предчувствии нехороших вестей.
– Что случилось? У тебя было очень удивленное лицо.
– Еще бы не удивляться… Мне сейчас позвонил один человек по поводу похорон Ольги. Причем он знает, что никакая она не Астрова. Ему откуда-то известно, что она еще не похоронена, он хочет встретиться со мной, чтобы поговорить на эту тему. Он из Москвы…
– Из Москвы?
– Да, только что приехал. Говорит, что был уже в морге, что обо всем договорился. Но он хочет со мной познакомиться. Думаю, это мужчина из ее московской жизни…
– Он представился?
– Да. Каротин.
– У Сайганова друг был в Москве, Каротин. Он и с Ольгой-то познакомился, кажется, у какого-то Каротина.
– Мне надо домой. Он ждет меня там… Кто-то дал ему мой адрес.
– Поезжай. Я тебе позвоню вечером…
Таня поднялась со скамейки и, почувствовав тяжесть внизу живота, вспомнила, что не рассказала Лере самого главного – что она ждет ребенка.
– Ни пуха…
– К черту…
Они обнялись и разошлись в противоположные стороны аллеи.
Глава 22
После разговора с Лерой Тарвид Каротин прямиком направился в агентство. О том, что расследованием убийства Марины занимается некий Шубин, ему рассказал Урусов. Понимая, что этот визит может лишь осложнить его положение, он тем не менее решился встретиться с человеком, занимающимся поиском убийцы, чтобы оказать посильную помощь. Всю дорогу из Москвы в Саратов он думал о Марине. Он не мог представить ее себе мертвой. Она оставалась живой в его памяти, живой, жизнерадостной, быстрой и порывистой в движениях, словах и поступках, азартной, страстной, отчаянной…
Они познакомились в один из его приездов в Саратов, в конце девяностых. Жаркое солнце, обжигающий песок городского пляжа на Зеленом острове, ледяное пиво, блестящие светлые волосы девушки по имени Марина, ее слегка порозовевшее от солнца великолепное тело, чувственные, прохладные от мороженого губы… Девушек на пляже было много, и все они обращали внимание на высокого и крепкого мужчину, Каротина. Ему и жизни не хватит, чтобы вспомнить, сколько же их было, этих милых и ласковых волжских девушек, с которыми он проводил все свои саратовские отпуска. Однако Марина Рожкова запомнилась ему больше всего. Она, отдавшись ему в первую встречу прямо в парке на скамейке, с этих самых пор неотступно следовала за ним и постепенно стала его тенью. Где бы он ни появлялся, он всегда видел ее худенькую фигурку. Он мог провести целую ночь в объятиях других девушек, зная, что где-то неподалеку от гостиницы на скамейке сидит и ждет его появления эта странная девушка Марина. Знакомые парни поначалу посмеивались, мол, объяснись с ней, спроси, что ей надо, да и пускай отвяжется, а потом, привыкнув к ее ненавязчивому присутствию, пытались даже завязать знакомство. Но ее интересовал только Каротин. Марина ему тоже нравилась, он был уже не прочь возобновить с ней отношения, но она, словно почувствовав это, сама стала сторониться его. Когда же один из его приятелей в слишком грубой форме предложил ей потанцевать с ним на дискотеке, Каротин подрался с ним, да так крепко, что чуть не угодил в милицию. Но после этого Марина снова подпустила его к себе, провела с ним две незабываемые ночи, после чего исчезла. Стоял июль, весь город спасался от сорокаградусной жары в водоемах, а Каротин носился на такси по городу в поисках Марины. Он искал ее во всех кафе и барах центра, расспрашивал о ней в гостиницах, ресторанах, там, где, по его мнению, могла она быть в компании подружек или другого мужчины. Но нашел ее в доме отдыха на полуострове Шумейка в маленьком фанерном домике с продавленными металлическими кроватями, с синими казенными одеялами и окнами, затянутыми сеткой от комаров вместо стекол. Она была там совершенно одна. Он понимал, что все ее поведение – лишь игра, сложная и доставляющая острое наслаждение любовная игра, смысл которой заключался в пылких и редких встречах. За месяц, проведенный на Волге, он многое узнал о Марине Рожковой и выяснил, что она большая любительница пожить за чужой счет, что очень любит пиво и часто меняет мужчин. Нигде не работает, не учится, ничем не интересуется и даже не собирается замуж. Каротин же, в отличие от нее, собирался в Испанию на заработки – собирать апельсины. В Москве он жил в коммунальной квартире, за плечами была школа и незаконченный строительный техникум. Было время, когда все его друзья начинали свой бизнес, брали кредиты в банках, занимали у знакомых деньги на покупку сырья или оборудования, у Каротина же денег не было и не могло быть в принципе. Кредит бы ему никто не дал. Оставалось жить на случайные заработки: кому дачу сложить, кому квартиру отремонтировать, а теперь вот замаячила впереди золотая апельсиновая Испания… В то лето они тепло простились с Мариной, договорились перезваниваться, переписываться, и он с легкой душой улетел в Испанию. Вернулся оттуда с тысячей долларов в кармане и неистребимым желанием открыть свой бизнес. Он просто бредил апельсинами, и не было ни одного человека из его окружения, у кого бы он не попросил денег в долг, чтобы открыть свою фирму по закупке и продаже цитрусовых. Понятное дело, что денег ему так никто и не дал. Пока его не было, в его почтовом ящике скопилось пять писем от Марины Рожковой, где она писала о своей любви к нему, о том, что скучает и мечтает лишь о том, чтобы он снова приехал в Саратов и встретился с ней. Но ему было не до отдыха. Он перестал спать и постоянно думал о том, где бы раздобыть денег. И вдруг однажды ночью раздался телефонный звонок – звонил его испанский приятель Мигель, который предложил ему еще в Испании заняться торговлей апельсинами. Отец Мигеля, владелец торговых судов, заболел и находился при смерти.
Мигель должен был теперь сам продолжать его дело, знакомиться с постоянными торговыми партнерами отца, учиться мыслить по-деловому и отказаться от прежней, ничем не обремененной жизни свободного и не стесненного в средствах молодого повесы. Мигель позвонил
Она познакомилась с двумя молодыми театральными актрисами и стала завсегдатаем Театра на Малой Бронной, куда приходила на репетиции, где долгими часами наблюдала за работой своих приятельниц. А одно время так увлеклась фотографированием, что познакомилась с танцовщиком-геем из Большого театра и с его помощью добилась разрешения фотографировать на репетициях. В художественных галереях стала покупать понравившиеся ей полотна молодых талантливых художников и даже подумывала о том, чтобы создать собственную галерею. Еще у нее появилась знакомая женщина-модельер, которой Марина помогла открыть собственное ателье. Каротин обо всем этом знал и гордился тем, что у него такая разносторонне развитая и интересующаяся всем жена. Да, он постепенно привык к мысли, что женат. Кроме того, Марина изменилась и внешне, она заметно похорошела, посвежела, бросила курить и почти отказалась от пива. Ей нравилось вести здоровый образ жизни, и у нее, слава богу, хватило ума не превратить это в культ. Красивая от природы, она научилась так одеваться и вести себя на людях, что, где бы Каротин ни появлялся в обществе своей жены, все мужчины, он чувствовал это, завидовали ему. И это не могло ему не льстить. Все окружающие отмечали красивую пару, и все было бы прекрасно… Но Каротин расслабился. Уверенный в том, что жизнь сделала ему такой роскошный подарок в лице Марины, а раз подарок, значит, навсегда, и что никуда она от него не денется, он однажды, крепко выпив, сказал лишнее…
Все началось с того, что он принял на работу молодого и очень энергичного парня Володю Урусова. С его появлением жизнь Каротина заметно изменилась: большую часть работы взял на себя Володя. Урусов попросил разрешения принять в помощники своих людей, и вскоре дела пошли еще лучше – каротинская фирма стала скупать большую часть цитрусовых из Валенсии. Когда на горизонте появились люди, считавшиеся в Москве монополистами по части апельсинов, Урусов и этот вопрос разрешил быстро и со свойственной ему легкостью и удачливостью. Он сумел убедить конкурентов, что все апельсины, поставляемые по контрактам Каротина, расходятся по всей России, минуя Москву (это была явная ложь, потому что около трети оборота приходилось как раз на Москву), и даже представил им подтверждающую этот факт документацию. Понятное дело, что после того, как все было улажено и Каротин почувствовал, что нашел в лице Урусова настоящего друга и помощника, они решили это дело отметить. Сняли зал в ресторане, пригласили всех своих сотрудников и устроили праздник. И там Урусов впервые увидел Марину. Каротин знал, что она сидит за соседним столиком с одной из своих подруг, он слышал ее голос и смех, Урусов же сидел напротив Каротина и время от времени бросал на невидимую Каротину Марину долгие пристальные взгляды. Он искренне любовался ею, а потом не выдержал и сказал: