Мальтийский крест
Шрифт:
— Собственный, негосударственный Кодекс — это уже «понятия». Их и так предостаточно.
— Любые законы вырастают из «понятий», каковые есть не более и не менее, чем те же законы, добровольно и свободно принятые внутри некоего сообщества. Чем иным является юридическая система США, как не кодифицированными в течение двухсот лет «понятиями» первопоселенцев?
— Обойдёмся без коллоквиума на правоохранительные темы? Едва ли скажете что-нибудь новое для меня. Ответьте на прямой вопрос — есть ли способ убедить вас отказаться от своих планов? На основе какого угодно консенсуса?
Президент смотрел на человека по ту сторону экрана, и весь его жизненный и профессиональный опыт подсказывал, что тот честен в своих убеждениях, пусть и глубоко ошибочных. Честен и готов за них идти до конца. Не задумываясь, что его непреклонность выльется в массу невообразимо тяжёлых
— Страна только-только начала приходить в себя, а вы собираетесь снова…
— От своих планов мы можем отказаться, если государственная власть немедленно начнёт выполнять задачи, для которых она существует. Если за десять лет сумели посадить одного олигарха, разрешив остальным делать всё, что им заблагорассудится, значит — это не власть. Очередной Карфаген должен быть разрушен. Зачем нам жизнь, построенная на ещё большей продажности и лжи, чем прежняя? Я понимаю, некоторые финансисты, «крепкие хозяйственники», многие другие, не могущие функционировать вне тщательно выстроенных схем, понесут миллиардные убытки, лишатся бизнесов, а то и жизни. Но основные структуры государства уцелеют. Появится масса новых рабочих мест, снова заработает социальный лифт… В любом другом случае Россия или взорвётся, или тихо сгниёт… Сумели ведь западные немцы после сорок пятого года очень быстро наладить вполне приличную экономику, практически с нуля. Почитайте труды Адэнауэра и Эрхарда.
Президент не догадывался, это было слишком сложно даже для него, что собеседник блефует, очень по-крупному, но другого выхода у Ляхова не было. Он на самом деле не располагал никакими возможностями, кроме чужого фантастического устройства и сотни человек, готовых поработать на его стороне. Слишком мало для седьмой части суши.
— Если вы не хотите подобного исхода, объясните народу нынешние цели и задачи всеми доступными главе государства способами. Если не хотите или не можете — объясню я. В результате моих безрассудных, авантюристических, с формальной точки зрения даже и преступных действий (хотя действия, совершённые в условиях крайней необходимости, не являются преступными, даже если и несут очевидные признаки таковых), кто-то потеряет жизнь безусловно, кто-то вместо миллиарда останется с миллионом — но живой! Множеству людей придётся похлебать тюремной баланды. Так давно известно — кто не рисковал, тот в тюрьме не сидел. Зато очень и очень многие процветут. Ничего другого я не могу предложить, как Черчилль своим соотечественникам в сороковом году [130] . Не помните? Перечитайте. Полезно. Узнаете, каким образом можно навсегда войти в историю. И ещё я могу обратиться к народу поверх вашей головы. Хоть завтра. И что тогда? Вам придётся что-то ответить. А вдруг неудачно? Участь очередного «короля в изгнании»? Да и то, если удастся перебраться через «румынскую границу» [131] .
130
13 мая 1940 г., объявляя о своём вступлении в должность премьер-министра, У. Черчилль сказал: «Я ничего не могу предложить, кроме крови, труда, слёз и пота. Вы спрашиваете, какова наша цель? Я могу ответить одним словом: победа — победа любой ценой, победа, несмотря на все ужасы, победа, независимо от того, насколько долгим и тернистым может оказаться к ней путь. Без победы мы не выживем».
131
См. Ильф, Петров. «Золотой телёнок».
— Значит, жребий брошен и Рубикон перейдён? Или всё же…
Фёст развёл руками.
— Сожалею, но нет. Вам просто нечего мне предложить. Вы сами признали, а я это знал и раньше, что решительных и радикальных мер для наведения «порядка» вы принять не в состоянии. Это не ваша вина. Воля обстоятельств и специфика исторического момента, не более. Я и моя организация — можем. Естественно, тоже не так радикально, как нам бы хотелось. По той же, только что названной причине. Но мы хотя бы укажем путь. Девяносто процентов населения, когда ознакомятся с нашими «тезисами», нас поддержат, уверен. Кто-то добровольно перестанет брать мелкие взятки, кто-то — давать. Люди станут активнее сотрудничать с правоохранительными органами, информировать нас (и вас) через Интернет. Особенно если мы наладим настоящую обратную связь…
Заметил, что президент
— Минуточку. Предупреждаю: разворачивать государственную машину для борьбы с нами, а не с ними — бессмысленно и недальновидно. Прежде всего — мы неуловимы. Я сейчас, например, сижу на веранде своего бунгало с видом на Большой Барьерный риф… А это довольно далеко.
Он раздвинул рамку экрана, и президент увидел безбрежную гладь невыносимо синего океана, несколько парусов на горизонте, белые полосы прибоя на мелководье. Технически показать такую картинку не составляло труда. Но выглядело впечатляюще.
— Правда, красиво? А через несколько минут я могу вернуться в Москву или любую другую точку по своему усмотрению.
Президент вздохнул. Его сильной психики хватило, чтобы за минувшие сутки принять случившееся как очередной факт действительности. Другие столь же неожиданные, казавшиеся невероятными достижения технической мысли, вроде атомной бомбы, высадки на Луну или изобретения мобильной связи, были всего лишь больше растянуты по времени, но оказали не меньшее влияние на мир. Как-нибудь и с этим справимся. С немалыми сложностями, конечно, так ведь человечество только и делало, что сталкивалось с очередными вызовами. И до сих пор существует.
— Как с вами связаться, если потребуется? — спросил он. И пояснил: — Это на самый экстраординарный случай. Вы меня поняли?
— Прекрасно. Белые перчатки — это так красиво и гигиенично. Вот номер, пожалуйста. Я или кто-нибудь из моих людей постоянно дежурит возле этого телефона. Только не советую пробовать его искать, зря время потеряете. В природе его просто нет, фантом, не более. Не очень приятно прощаться на такой ноте, но… И последнее — хочу вас заверить — никто и никогда не сможет связать то, что может произойти (а может и остаться в области чьих-то болезненных фантазий), с вашим именем. За это я могу поручиться словом офицера. До встречи. А списочек вы всё-таки посмотрите. Вдруг ещё где-нибудь что-нибудь с кем-нибудь случится? Человек ведь, как мы согласились, бывает внезапно смертен… Могу напоследок дать единственный совет. Если вы заинтересованы в том, чтобы с каким-нибудь человеком, отягощённым криминальным анамнезом, не случилось никакой фатальной случайности, для него есть одно убежище — тюрьма. Реальный срок по правильной статье. В противном случае… Случайность может произойти и по дороге в аэропорт, и в уже взлетевшем личном самолёте. То есть в подобном случае ответственность за жизнь человека, пусть и плохого, нести будете вы — гуманист, а не я — жестокий идеалист. Всего хорошего…
— Хорошо ты ему завинтил, — сказал Секонд. Он сидел сбоку и чуть позади от своего альтер эго, чтобы одновременно видеть и его, и президента. Внимательно всматривался в каждое мимическое движение и вслушивался в каждую интонацию. Очень возможно, придётся его подменять и в этой роли. А президент — человек наверняка очень наблюдательный.
Девичья команда в полном составе расположилась на диванах с другой стороны пульта. Им тоже полезно войти в курс ожидающихся здесь дел. Очень, кстати, близких к тем, какими предполагалось заниматься обычным аггрианским координаторам.
Если бы вдруг каким-то чудом они получили полное оснащение агента-координатора: Шар, блок-универсал, гомеостат, под них настроенные, да ещё и соответствующую поддержку со стороны старших, обеспечивающих на высшем уровне контроль над обслуживаемой территорией…
Очень бы упростилась задача.
Шар в мастерской, оставшейся от Лихарева, имелся, только пользоваться им Фёст мог процентов на десять от фактических возможностей, в пределах, которым его обучил Левашов, сам не слишком большой специалист. Самоучка.
Такая у аггров была хитрая система. Похожая на ту, что в Китае с иероглифами. Знаешь пятьсот — прочитаешь только специально для таких же малограмотных издаваемые брошюрки и газеты. Знаешь две тысячи — среднюю школу можешь закончить. Десять тысяч постиг — открыты для тебя все сокровища китайского и мирового разума.
И вдруг у него мелькнула идея. Великолепное озарение, какими иногда достигаются невозможные в рамках классических теорий результаты. Но — ещё обмозговать нужно.
— Да чего там, плохо получилось, — ответил Фёст. — Я до конца надеялся, что он как-то меня поймёт, не для себя ведь стараюсь. Не смог донести. Не то у него воспитание. — Он грустно улыбнулся. — Что дальше делать будем? На дачу за город закатимся или здесь поужинаем?